Картина Черного человека
Шрифт:
Я вошла в отделение и тут же столкнулась нос к носу с молодым рыжеволосым парнем в голубой медицинской униформе. Я подумала, что это санитар или медбрат, и спросила, где можно найти какого-нибудь здешнего врача.
– Вообще-то я врач, – ответил он насмешливо.
– Ох, извините… а где лежит больная… Колыванова?
Я едва не ляпнула «Петровна» и в самое последнее мгновение вспомнила ее фамилию.
– В двенадцатой палате, это в конце коридора. А вы ей кем приходитесь?
– Внучкой, – соврала я второй раз подряд и сразу же спросила: –
– Да нет, это не инсульт. Видимо, у нее был сильный стресс, в результате которого случился мозговой спазм, она потеряла сознание, упала и ударилась головой… Не знаете, что ее могло так испугать?
– Не знаю, – снова соврала я. – Когда я ее увидела, она уже лежала на полу…
– Ну, в общем, прогноз неплохой, она выздоравливает… – И он устремился по своим делам.
Я подумала, что такой благоприятный прогноз здорово расстроит мою мать. Она-то уж настроилась на то, что Петровна из больницы живой не выйдет. Ну, бабулька-то у нас, конечно, в последнее время беспокойная из-за деменции. Все хватает, прячет, по квартире бегает, может дверь ночью открыть или газ включить. Так-то она неагрессивная, но мать жутко злится. Впрочем, она всегда злится, особой причины не надо.
Палата, которую мне назвали, была большая, на восемь или девять коек, и Петровну я нашла в ней не без труда среди других таких же старух. Она лежала в дальнем углу, непривычно маленькая и тщедушная в больничной кровати. Глаза ее были закрыты, и я уж думала, что она без сознания, но тут, услышав мои шаги, она открыла глаза.
К моему удивлению, взгляд у нее был довольно ясный, не замутненный деменцией. И проговорила она вполне нормальным человеческим голосом:
– Алешенька, ты! Вот спасибо, что пришла, не забыла старуху!
– Ну, как ты тут? – спросила я излишне бодрым голосом, каким обычно разговаривают с тяжелобольными.
– Да как. Известно, как – больница она и есть больница, хорошего тут мало.
– Кормят-то ничего?
– Да ничего… одно плохо – конфет не дают!
Я усмехнулась: дома Петровна то и дело пила чай с дешевыми конфетами, без которых не могла прожить и дня.
– Ты мне конфет-то не принесла?
– Про конфеты как-то не подумала… вот яблок я принесла. Яблоки полезнее.
– Да что мне теперь про пользу думать? Вот конфетку бы мне… если ты еще ко мне придешь, ты принеси мне конфет. Ты знаешь, какие я люблю – «мечты», такие голубенькие, кисленькие…
– Хорошо, Петровна, принесу!
Я снова взглянула на нее.
Взгляд ясный, не заговаривается, меня узнала, а главное – не повторяет глупые детские стишки…
Похоже, то ли стресс, то ли удар по голове, то ли здешнее лечение положительно подействовали на нее, немного отодвинув деменцию. Может, на время, но все же…
Я решила воспользоваться этим временным просветлением, наклонилась к ней и спросила:
– Петровна, а ты помнишь, что с тобой случилось перед тем, как ты сюда попала?
Тут ее взгляд снова затянуло белесым туманом слабоумия.
Я подумала,
А Петровна снова заговорила, но на этот раз каким-то детским писклявым голосом:
– Дядьки… страшные какие дядьки… как зверюги, страшные… косматые, как волки… ох, боюсь… ох, страшно мне… отпустите меня, дяденьки… не хочу с вами никуда идти… тетя Зухра, они мне конфетку обещали…
Тут она захныкала, потом шмыгнула носом и продекламировала хорошо знакомым мне бессмысленно-бодрым голосом:
– Робин-Бобин кое-какПодкрепился натощак…Съел корову и быка,И кривого мясника…– Да заткните вы ее наконец! – воскликнула хриплым трубным голосом крупная тетка, занимавшая соседнюю койку. – Заколебала уже стихами своими!
А Петровна сама замолчала, испуганно покосившись на соседку, но та не успокоилась.
– В маразме бабка совсем, ее в психарню переводить надо, а не тут держать с нормальными людьми!
– Это ты-то нормальная? – спросила я насмешливо, но Петровна незаметно дернула меня за руку – не надо, мол, не тронь, только хуже сделаешь.
Тетка сделала вид, что не слышала, а может, и правда была туговата на ухо, только она встала, насупившись, надела фланелевый халат необъятных размеров, всунула ноги в шлепанцы и вышла из палаты, обдав меня запахом застарелого пота, немытого тела и несвежего белья.
– А сама ночью храпит так, что стены трясутся, – слабым голосом сказала женщина с койки, что была у окна.
Голова ее была забинтована, так что не видно волос, и лицо по цвету мало отличалось от бинтов.
– Ночью спать невозможно, мы уж по очереди дежурим, чтобы ее будить, – продолжала она. – Так когда ее разбудишь, такого о себе наслушаешься! Жутко скандальная баба и к старушке вашей все время цепляется.
– Да я ничего, переживу как-нибудь, – отмахнулась Петровна и только добавила вполголоса: – Так не забудь, если еще придешь, непременно принеси мне конфеток. Голубеньких, ты знаешь… «мечты» называются…
– Принесу, Петровна, обязательно принесу! – Я погладила ее по жиденьким седым волосам.
– Вот и ладно, – сказала она снова нормальным голосом, глядя на меня ясными глазами, – спасибо тебе, Алешка. На тебя ведь только и надеюсь теперь, спасибо, что старость мою скрасила… последние годы.
– Петровна, да ты, никак, помирать собралась? – всерьез испугалась я.
– А вот теперь как раз нет! – рассмеялась она и запела вдруг тоненьким голосом: – А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!
– Ой, не могу! – женщина с забинтованной головой пыталась смеяться, но тут же схватилась за виски. – Ну и бабуся у вас!
Я пожелала им скорейшего выздоровления и вышла в коридор с намерением отыскать того рыжего врача и выяснить у него, когда Петровну можно будет забрать домой.