Картинная галерея (сборник)
Шрифт:
— Остановитесь, — сказал Гудков. — Я понимаю, что вы считаете себя вправе шутить над собственной профессией. Как всякий специалист, любящий свою работу. Но ведь у вас был контакт. В позапрошлом году. Только сейчас о нем почему-то не пишут.
— А, — сказал Коровин. — Односторонний радиоконтакт Волкова — Алешина — Гинзбурга. Было дело.
— Вот видите.
— Я-то вижу, — сказал Коровин. — Хотите знать, что произошло в действительности?
— Конечно.
— Тогда слушайте. За сто лет после опубликования статьи Коккони и Моррисона экзосоциология превратилась в солидную науку. Сейчас, спасибо
Гудков слушал внимательно, не перебивая, повернув к Коровину чуть скуластое загорелое лицо. Ладонью правой руки он ритмично похлопывал по широкому подлокотнику кресла.
— Представляете, что мы чувствовали?
Гудков в ответ улыбнулся.
— А что мы почувствовали через сутки, когда передача прекратилась? — сказал Коровин. — Но экзолингвисты заявили, что записанной информации вполне достаточно. А потом…
— У них ничего не получилось? — спросил Гудков. Он смотрел на Коровина не мигая.
— Уж лучше бы не получилось. Многие так считают. Знаете, что это было?
Коровин сделал паузу.
— Оказывается, в полупарсеке от Солнца чей-то чужой звездолет попал в аварию.
— Так это был SOS?
— Да, — сказал Коровин. — Причем из текста понятно, что его родная планета находится очень далеко, где-то в центре Галактики. И они обращались за помощью к ближайшим населенным мирам. То есть к нам. А мы расшифровали передачу только через год.
Гудков ничего не сказал. Он опустил глаза и смотрел на свои пальцы, лежащие теперь неподвижно на подлокотнике кресла.
— Возможно, они еще живы, — сказал Коровин. — Возможно, мы не так уж опоздали с расшифровкой. Какая разница? Мы не сможем прийти на помощь даже через полвека.
Некоторое время в кабине стояла тишина.
— Видимо, рано мы за это взялись, — сказал Гудков, разглядывая свои неподвижные пальцы.
— За что? — неохотно опросил Коровин.
— За экзосоциологию. За поиски контакта с другими цивилизациями. Мы еще недостаточно созрели. И технически и морально.
— По-моему, любая космическая деятельность подразумевает ответственность, — сказал Коровин.
Гудков помолчал.
— Возможно, вы и правы. Но на практике все иначе. Сейчас вы по делам?
— Да, — сказал Коровин. — На Титан, на экспертизу.
— Там что-нибудь нашли?
— Как обычно, — сказал Коровин. — Камень, похожий на кирпич.
— Понятно.
— Все равно когда-нибудь мы это сделаем, — сказал Коровин. — Когда-нибудь мы отыщем настоящие материальные следы. Найдем предмет, одного взгляда на который будет достаточно, чтобы понять, откуда он.
Он вздохнул.
— А пока приходится совмещать. Снимаем документальные фильмы, пишем популярные статьи. Иногда выходит неплохо. Думаю, и теперь получится. Очень выигрышная тема. Представьте это на киноэкране, из зрительного зала. Далекое Солнце. Мрак. Крупные планы больших планет. Растянутые порядки камата. Музыка, пальмы в пассажирских салонах. А по контрасту — мощные противометеоритные батареи. Короткие
— Понятно, — сказал Гудков. — Но, по-моему, вы должны раскрыть тему шире. Должны дать Границу, передний край битвы. Человека с Природой. Изобразить Человека, ведущего эту борьбу. Заключенного в металлические коробки, лишенного элементарных удобств, страдающего от недостатка энергии и свободы передвижения. Человека, который ставит на карту все. Который сражается — и побеждает.
— Не беспокойтесь, — сказал Коровин. — Я покажу правду.
Через двое суток, после завтрака, просматривая бортовой фотоальбом катера, Коровин сказал, обращаясь к Гудкову:
— Какие красавцы! И снимки очень удачные. Кто их автор?
Гудков улыбнулся.
— Никто. Вернее, фоторобот на базе. Переснято с магнитной записи.
Коровин увлеченно перелистывал страницы альбома. Чего здесь только не было! И слабые искорки на пределе зрения телескопов. И близкие яркие огоньки. И наконец, метеориты рядом. Каменные и металлические, шарообразные, цилиндрические и пирамидальные, гладкие и неровные, ледяные айсберги и просто обломки, серые, желтые, коричневые, голубые, все метеоры мира, казалось, были собраны здесь, в альбоме с толстыми жесткими страницами.
— Настоящие красавцы! — еще раз повторил Коровин. — Это все ваши?
Гудков кивнул. На его лице появился неуловимый оттенок гордости.
— И вы еще будете утверждать, что метеориты встречаются редко?
— У вас есть собственный опыт, — сказал Гудков.
За прошедшие двое суток установленные на камате мощные радиолокаторы дальнего обнаружения засекли в их секторе всего один небольшой обломок, но и тот шел мимо, и уничтожать его не пришлось. Это согласовывалось с метеосводкой, обещавшей один метеорит в пять дней.
— Вы правы, — сказал Коровин. — Оказывается, здесь иногда тоже хочется переменить обстановку.
За двое суток космоса в кабине не прибавилось. Экраны обзора стали картинами — пейзаж в них застыл, потому что меняться ничто не могло. Звезды оставались на месте — никакие межпланетные перелеты не в силах спутать рисунок созвездий. Камат висел в экране заднего вида. Взаимное расположение катера и камата осталось прежним, и он тоже казался нарисованным в глубине телеэкрана. Был еще, правда, Юпитер. Впереди, потому что камат должен был воспользоваться его гравитацией, чтобы набрать скорость на пути к Сатурну. За два дня Юпитер стал несколько ярче, но заметить это невооруженным глазом было невозможно.
— Тут нет ничего удивительного или странного, — сказал Гудков. — Например, раньше я работал в ближнем космосе, на осах. Возил боксеров на станцию.
— Простите, где вы работали?
— На орбитальных самолетах, осах. Возил людей на станцию. Станция у них называется Большая ОКС, сокращенно — бокс. Поэтому тех, кто там работает, называют боксерами. Или бокситами, кому как нравится.
— Понятно, — сказал Коровин. Разговор входил в обычное непритязательное русло.
— И что вы думаете? — продолжал Гудков. — Знаете, почему я оттуда ушел? От скуки. Не потому, что там мало происшествий, нет. Наоборот, сплошные аварии и инциденты. Но я не желаю вам присутствовать при подобной аварии.