Карточный домик
Шрифт:
Оля захлопала в ладоши.
— Закругляйтесь, молодые люди, — сказала официантка, подсчитывая выручку на счетах.
— У нас еще мороженое с вареньем, — вспомнила Оля.
Я отправился на поиски сочногубого и не сразу отыскал его в лабиринтах.
— Мороженое принесите, пожалуйста.
— А уже нет мороженого, — почему-то с вызовом ответил он. — Закрыто все…
— Мы ждали больше получаса, — сказал я тихо. — Принесите, пожалуйста.
— Ты что, угрожаешь мне? — он поднялся со стула.
— Я вам не угрожаю, — постарался
— А в милиции не хочешь мороженого покушать? А?
— Не понял.
— Сейчас поймешь. Володя, — позвал он, и из глубины лабиринта появился жующий милиционер. — Здесь пьяный.
— Я пьяный? — Возможно, потому, что бывал в ресторанах всего несколько раз в жизни, я опешил. — Я?
— В чем дело, гражданин?
Я хотел объяснить, но кровь бросилась в голову, задрожало что-то, точно закипая, вверху грудной клетки, и я в самом деле, должно быть, стал похож на пьяного. Со мной теперь часто такое, даже из-за пустяков.
— Пройдемте, — милиционер, щуплый человек лет тридцати с рыженькими усиками, цепко ухватил меня за руку выше локтя и повел в зал.
— Что ты натворил? — Оля испуганно вскочила, уронив стул. — Что он натворил, товарищ милиционер?
— С вами, гражданин?
— Да, конечно, мы… у нас свадебное путешествие, товарищ милиционер, — выпалила она, показывая обручальное кольцо.
— Оль, — сказал я. — Ну при чем здесь?
Милиционер крепко держал меня.
— Отпустите его, пожалуйста, — попросила Оля, и он отпустил, готовый в любой момент снова схватить.
— Документы у вас имеются?
Оля поспешно вытащила из сумочки паспорт. Проверив, милиционер потребовал и мой паспорт. Из-за столиков на нас смотрели с любопытством.
— Мы здесь, в гостинице, живем, — сказала Оля, — В триста седьмом номере.
— Ясно, — сказал милиционер. — Чтобы больше этого не было. — Он вернул мне паспорт и ушел.
Появился официант.
— С вас одиннадцать восемьдесят восемь.
Я заплатил. Оля вышла из ресторана, а я дожидался сдачи.
— И две копейки? — осведомился сочногубый, бросив гривенник. Монетка прокатилась по скатерти и упала на пол.
— Поднимите, — сказал я.
Ненавистно пыхтя, он поднял.
— Что, две копейки тебе еще?
— Да, — сказал я. — Еще две копейки.
Оля сидела на диване в фойе. Там было много народу, в основном фронтовики. Разговаривали они в полный голос. Смеялись.
— Зачем ты? — спросил я.
— Что?
— Про свадебное путешествие.
— Ты можешь мне объяснить, что произошло?
— Я сказал, что он забыл принести мороженое.
— И все?
— И все.
— Не ври.
— Я не вру.
— Ладно. Я так испугалась, когда он тебя вывел.
— Чего ты испугалась?
— Не знаю. Сама не могу объяснить. Ты очень нервный какой-то.
— Пошли?
— Подожди. Посидим немножко здесь.
— Хорошо. — Я сел рядом с ней, сунув руки
Помолчали, глядя на фронтовиков, толпящихся у стойки и заполняющих бланки за низенькими столиками.
— Их три процента всего осталось, — сказала Оля. — Даже меньше.
А из нашего батальона, думал я, каждый третий вернулся на родину грузом № 200 на "черном тюльпане". Но тут же выругал себя за то, что не сдерживаю обещания не вспоминать. И опять вспомнил — когда Оля заговорила о том, как в восьмом классе меня забрали в милицию за драку с мальчишками, отнявшими у нее на улице банку консервированного компота, — я вспомнил другую драку. Если можно так назвать.
Была ночь. Нас с Витей Левшой окружили на сопке в лазуритовых горах. Сколько их было, мы не знали, а они знали, что нас двое, и хотели взять живьем. Мы отстреливались, пока были патроны. "Шурави коммандос, сдавайся!" — заревел в тишине мегафон. А потом на русском — и я узнал голос…
— О чем ты опять? — спросила Оля. — Пошли в номер. Ужасно пошло звучит, да? В номера…
Мы подошли к лифтам, но нас окликнули сзади, из-за стойки:
— Ребята, вы не из триста седьмого будете?
— Будем, — ответил я, спиной почувствовав недоброе. Голос у администраторши был липкий и приторный, как патока.
Открылись двери лифта. Надо было нам войти, подняться, запереться в номере, тогда бы бабушка надвое сказала. Но мы этого не сделали. Мы подошли к стойке, держась за руки, и администраторша с сахарной улыбкой на морщинистом напудренном лице попросила у нас, кивая на фронтовиков, прощения за то, что приехали участники Великой Отечественной войны, однополчане, должны были приехать еще вчера, но приехали сегодня, только что, а номера все заняты, из пятьсот восемнадцатого пришлось женщин переселить, из четыреста третьего и вот триста седьмой двухместный очень нужен.
— Вы уж простите, молодые люди, мы виноваты, но вы нас простите, завтра утречком все уладим, я обещаю, а эту ночку как-нибудь…
Я отошел. Оля что-то говорила администраторше, а потом вдруг громко незнакомым мне, чуть ли не истеричным голосом:
— Да дело не в том, что мы не можем провести ночь друг без друга! И вообще, какое вам до этого дело?
Администраторша продолжала размазывать по стойке патоку, пока Оля не сказала:
— Тогда мы вообще из вашей гостиницы уйдем.
— Что ж, — равнодушно ответила администраторша. — Дело ваше. Галь, выпиши квитанции.
— Не нужно нам никаких квитанций!
С трудом мне удалось закрыть Олин чемодан, потому что запихнула она туда платья и юбки как попало. Мы спустились, но мне пришлось вернуться, потому что Оля оставила в ванной тапочки.
— Давай лучше вернемся, — сказал я на улице.
— Ни за что. Я себя не в дровах нашла. А на твоем месте я бы не молчала, а…
— Что?
— Если бы я не знала, то я бы ни за что не поверила, что ты воевал.