Картонные звезды
Шрифт:
Ужин закончился, и осталось самое сложное (в особенности для меня). Нужно было так устроить народ на ночлег, чтобы наутро никто не проснулся простуженным. Место для сна почти готово, и выделенные в мое распоряжение сослуживцы помогают мне в организации достойного лежбища. Прежде всего мы раскладываем лапник таким образом, чтобы он лежал как бы поперек относительно лежащего на нем человека. Делается это для того, чтобы во время сна человек не растолкал ветки и не оказался на голой земле. Не смотрите, что апрель на дворе. В оврагах еще снег лежит! И земля еще толком не прогрелась. Лапника кладем много, не менее чем полметра. Во-первых, лежать мягче, а во-вторых, он ведь к утру примнется. Далее следует пристроить брезентовый навес. Его мы закрепляем весьма своеобразно. Один край полотнища накрепко прибиваем к земле, используя для этого специальные согнутые еще на корабле железные рогульки. Другой край укрепляем на толстых полутораметровых стойках. Таким образом, получаем косой навес, открытый лишь с одной стороны. Закончив с навесом, дружно беремся за устройство ночных костров.
Руки и ноги предательски дрожат, и в глазах у меня резво прыгают красноватые точки — устал безмерно. Но без должного построения системы ночного обогрева нечего и думать о том, чтобы должным образом выспаться. Нас двадцать два человека, включая лейтенанта, и по правилам лесной ночевки, длина костра должна быть не менее восьми метров. Сами понимаете, отыскать бревна такой внушительной длины просто не реально. Поэтому после недолгого размышления решаю зажечь только два костра у правой и левой стойки навеса. И дров меньше уйдет, и следить за ними будет нетрудно. Перед тем как укладываться спать, провожу последний инструктаж.
— Шинели всем снять, — командую я, своими действиями подавая всем пример. — Ложиться головой в глухой угол, а ногами к костру. Ложиться надо по очереди. Стелите шинели на лапник и ложитесь на одну ее половину. Другой укрываетесь. Вот так. И не забудьте снять сапоги, а то завтра идти не сможете. И плотнее друг к другу прижимайтесь, не стесняйтесь. Чай, не красны девицы!
Лейтенант молчит, и только красный огонек его сигареты то и дело вспыхивает неподалеку от костра. Но нам уже не до него. Коли назначен он за нами смотреть, то пусть и смотрит, а мы скорее в «коечку». Проверив, как все улеглись, мы с Савотиным тоже ложимся, причем так же, как и шли во время марша. Он укладывается с одного края лежбища, а я — с другого. Позиция для нас не самая лучшая, в серединке гораздо теплее, но у нас тоже есть некоторое преимущество. Костры греют наши обмотанные портянками ступни гораздо лучше, нежели всем остальным. Короче говоря, у каждого есть свой источник тепла. Поставленный на ночь дневальный уже вовсю хрустит сухим валежником, и желтые колеблющиеся блики хаотически пробегают по выцветшему полотну брезента. Прикрываю глаза и тут же, словно разбуженный каким-то звуком, открываю их вновь.
«Как, — недоумеваю я, приподнимая голову, — неужели уже утро?» Серый предутренний свет, пробивающийся сквозь густую растительность, подтверждает самые мои худшие опасения. Осторожно, чтобы не потревожить спящего рядом Щербакова, вылезаю из-под брезента. Вижу беспробудно спящего дневального, привалившегося спиной к одной из стоек, и тут же понимаю, почему так замерз. Забытые им костры почти затухли, и только едва ощутимое тепло сочится от белесых куч золы. Дрова в запасе еще есть, и я принимаюсь разводить огонь. Себя я знаю, если проснулся под утро, то уснуть уже не смогу. Впрочем, до подъема и так не далеко. Еще часик народ поспит и надо будет его поднимать. Оба костра мне не осилить, и все свои усилия я сосредотачиваю только на одном, том, который обогревает Савотина и прикорнувшего рядом с ним лейтенанта. Пусть они хоть утром поспят в относительном тепле. Пока вожусь с сучьями, поневоле начинаю понимать, почему в любом походе командир подразделения освобождается от какой-либо тяжелой ноши. Раньше мне это казалось вопиющей несправедливостью. Как так! Мы все в мыле, тащим тяжеленные мешки и оружие, а он идет себе налегке, прутиком помахивает, да еще на нас покрикивает! Но теперь, когда я сам побывал в шкуре хоть и небольшого, но все же командира, до меня доходит, что если командир будет так же измотан, как и его подчиненные, то толку с него будет немного. Хоть один человек, но должен сохранять относительно трезвую голову, чтобы как бы думать за всех сразу.
Шевельнулся лейтенант. Поднял голову, встревоженно осмотрелся. Убедился, что все в порядке, и снова засунул голову под воротник полушубка. Но, поскольку мне он не помощник, я продолжаю заниматься своими делами. Дел этих всего два. Как можно лучше разжечь костер и приготовить завтрак. Разумеется, второй раз использовать чужой сапог я не мог, и поэтому о приготовлении каши речь не шла. И недолго поразмышляв, решаю, что можно будет ограничиться сухим пайком и остатками чая, тем более что и того и другого у нас еще много. Вскоре, привлеченные запахом и шипением подогреваемой тушенки, начали просыпаться мои сослуживцы. И только дневальный продолжал безмятежно спать. Увидев такое вопиющее нарушение распоряжений, Олег вскочил как ужаленный и без долгих разговоров отвесил бедолаге увесистую оплеуху.
— Ты что спишь, объедок? — напускается он на него. — Ты разве не получил приказ дежурить с четырех до семи? Это что, наш навигатор должен, значит, вставать посреди ночи и вместо тебя, урода, огонь поддерживать?! Получишь наказание по возвращении. И если еще раз такое повторится, то сидеть тебе на «губе». Уж я об этом перед ротным походатайствую.
Сержант кричит не зря. И разоряется он совсем даже и не из-за провинности заснувшего дневального. В общем-то, тот не так уж и виноват. Но своим криком он как бы предупреждает всех остальных. Будьте настороже, не расслабляйтесь. И соответственно громогласный его крик в какой-то мере адресуется и лейтенанту. Вот, мол, следим за дисциплиной. Боремся с нарушителями приказов и распоряжений. Олег, равно как и все младшие командиры в Советской армии, наделен некоторыми возможностями как для поощрения личного состава, так и для его наказания. Какое же в реальности поощрение может дать нищий сержант нищему же солдату. Разве только устно похвалить, вызвав того из строя. Вроде как малыша погладить по головке и сказать: «Утю-тю, ты мой хороший!» Вот и все. А как же может наказать наш советский сержант нашего советского солдата? Наказать он его может куда более действенно. Кроме нецензурной брани, он наделен правом наказывать людей направлением их на внеурочные работы. То есть поощрить можно только морально, а наказать еще и физически. Чувствуете разницу?
В Бангкоке, столице Таиланда — страны, где в настоящее время находятся девять американских баз, с которых непрерывно поднимаются в воздух самолеты, чтобы бомбить Вьетнам.
Илья Глазунов, художник
Однако пора бы в путь — труба зовет. Мешок на спину, компас в руки, и марш-марш служивый. Какое-то время придерживаюсь берега реки, но скоро понимаю, что далеко так мы не уйдем. Наша колонна растянулась едва не на километр, и с?язь, того и гляди, окончательно оборвется. Поэтому, наткнувшись на очередную звериную тропу, останавливаюсь. Жду, пока все соберутся. Идти нам сегодня придется долго, часов десять, и хочется пройти их в относительном комфорте и безопасности. Те, кто никогда не бывал в дикой тайге, вряд ли оценят мои действия. Им просто никогда не приходилось попадать в такие ситуации, когда несчастные двести метров буреломного пространства приходится преодолевать в течение целого часа. А я в такие переплеты попадал не раз. И теперь не хочу, чтобы все остальные попали тоже. Короткий привал, короткое совещание. Собственно, совещаемся только мы с Савотиным, лейтенант все так же продолжает хранить загадочное молчание. Но я вижу, что карман его полушубка расстегнут и из него высовывается колпачок новомодной шариковой авторучки, чего утром заметно не было. Значит, не просто так он с нами гуляет, значит, отчет по ходу дела пишет. А раз пишет, то наверняка что-нибудь напишет и про меня. Хм, что-нибудь! Не устраивает меня это, что-нибудь. Так он и то, что мне совсем не нужно, написать может! И прощайте, дальние страны, и прощайте, будущие приключения. Решаю, что если буду чаще советоваться с сержантом, то особого вреда от этого не будет. Наоборот, запись типа «Постоянно консультировался со старшим по званию», может быть, несколько украсит мою характеристику. Чем больше я наберу таких записей, тем больше шансов обратить на себя внимание во время предварительного отбора.
— Олег, — начинаю осуществлять я свои задумки, — пора нам что-то поменять в организации нашего движения.
— Что же? — спрашивает он, утирая потное лицо платком. — Ясно, что мы идем медленно, но сам видишь, быстрее никак не получается!
— Я не о том. Может быть, попробуем двигаться по лесным тропам, а? Во всяком случае, сможем держаться более компактной группой и не перелезать ежеминутно через упавшие деревья. Конечно, петлять придется гораздо больше, но все же наша скорость наверняка здорово возрастет.
Олег долго думает.
— Не заплутаем? — наконец спрашивает он с сомнением в голосе. — А то у нас в деревне один так погулял. В соседней области через пять дней объявился, чуть не помер с голоду.
— Надеюсь, нет, — поднимаю я компас. — Если увижу, что вообще в сторону уклоняемся, тогда срежем, чтобы выйти поближе к реке.
— Ну ладно, — кивает он, — давай попробуем.
В тот день мы находились просто до упаду. Мои ноги к семи вечера гудели так, что вибрировали голенища сапог. К счастью, неширокий, на один шаг, ручеек своим умиротворяющим журчанием подсказал мне, что лучшего места для ночлега нам и не сыскать. Все вчерашние лагерные мытарства повторяются вновь. Хотя нет. Вчерашний опыт зря не пропал. Теперь каждый твердо знает, что следует делать, и обустройство ночлега начинается без долгих разговоров и показательных демонстраций. Те, кто вчера ставили навес, торопливо растягивают по земле брезент, а те, кто заготавливали лапник, уже бросились с топорами на ближайшую к становищу елку.
Я тоже принимаюсь было собирать лежащий вокруг хворост, но ладонь сержанта удерживает меня на месте.
— Посиди, — подталкивает он меня к громадному стволу завалившейся сосны, — отдохни малость.
Я тут же усаживаюсь на полусгнивший ствол.
— Сколько там мы примерно протопали? — спрашивает Олег, показывая на зажатую у меня под мышкой карту.
Я открываю планшет и некоторое время пристально разглядываю двухкилометровку.
— Вчера мы вставали лагерем примерно вот здесь, указываю острием карандаша на большой изгиб реки. Помнишь, мы этот поворот как раз миновали? Значит, прошли мы вчера около десяти километров. Сегодня мы шли примерно вдвое больше по времени и наверняка одолели не меньше двадцати километров. Получается, что мы теперь где-то вот здесь.