Картонные звезды
Шрифт:
Мы отчищали от глины и, насколько было возможно, смазывали пушку до самого вечера. Дождь все не прекращался, а об обеде не было ни слуху ни духу. Наконец Федор, самый педантичный из нас двоих, посчитал, что наша зенитка приведена в относительно приемлемый вид, и отбросил в сторону последний испачканный в масле клочок гимнастерки.
— Хорошо, что у нас личного оружия нет, — устало порадовался он, вытирая ладони об пучок соломы, — а то бы еще и с ним пришлось возиться.
— Пойдем наших поищем, — предложил я, благоразумно умолчав о припрятанном пистолете, — что-то странно, что никого из них до сих пор не видно.
Мы вышли на деревенскую улицу и двинулись вдоль нее,
— Льен-со (где русские)? — спрашивал я у первого, с кем встречался взглядом.
— Но-ти, — отрицательно машут мне, и руки вытягиваются в сторону, как бы показывая нам направление для дальнейшего движения.
Нашу команду находим почти на самом краю деревни. Оказывается, для нас старостой выделена маленькая постройка, ранее использовавшаяся под какие-то общественные нужды. Крыша ее весьма худа, и некоторая часть помещения заливается водой, но сбоку от входа устроены достаточно широкие полати, на которых, постанывая, лежит укрытый какой-то старой попоной Стулов. У столика, на котором слабо теплится переносная жаровня, сидит Воронин, подперший голову руками, и с тоской смотрит на развернутую карту. Напротив него пристроился преданно смотрящий на склоненную голову капитана, Камо. Басюра же стоит у самой жаровни и энергично мешает некое пахучее варево в довольно объемистой кастрюле.
— Вы что там, умерли, что ли? — повернулся к нам капитан. — Где столько времени болтались?
— Никак нет, не болтались, — вытянулись мы с Федором, — пушку в порядок приводили.
— Чистили, что ли? — удивился капитан, выпрямляясь и устремляя на меня свой задумчивый взгляд. И чем же, позвольте поинтересоваться?
— Моей гимнастеркой, чем еще? — тупо отзываюсь я.
— Находчиво, — кисло улыбается капитан, — но масло-то, спрашиваю, где взяли. Ведь наша смазка вся пропала при взрыве.
— Это верно, — киваю я, — но мы здесь нашли малость солидола на ферме. — Вот им и постарались вычистить.
Я вижу, что он намерен нагрузить нас еще какой-то задачей, но за окном темнеет, и к тому же он понимает, что мы и так еле-еле держимся на ногах.
— Тогда вот что, Александр, сейчас покушайте и ложитесь отдыхать. Завтра же, прямо с утра, бери Камкова, Басюру и дуй с ними к оставленным машинам. Попробуйте завести двигатель хоть одной из них и приезжайте сюда, поскольку мне просто необходимо связаться с полковым командованием. Доложу о создавшейся ситуации… скажем прямо… не слишком веселой.
— Слушаюсь, — устало киваю я, — приложим все свои силы.
Чуть ли не с отвращением запихнув в себя несколько ложек похлебки, я, как есть, то есть немытый и небритый, заваливаюсь на кучу соломы. Уже проваливаясь в забытье, чувствую, что рядом с сопением укладывается еще кто-то, тоже мокрый и тоже дурно пахнущий.
Только сооружения рисоводов провинции Тхайбинь более сотни раз подвергались налетам американской авиации.
Утром, едва отойдя от буквально обморочного сна, расталкиваю остальных. «Вставайте, обормоты, — трясу я сбившихся в кучу товарищей за плечи, — хватит дрыхнуть».
— Да ты совсем обалдел? — сонно отзывается Басюра, зарываясь в солому с головой. — Только улеглись, а ты уже будишь… хр-р-р.
Смотрю на часы. Половина седьмого. Время не терпит. Сколько мы провозимся с восстановлением «радийной» машины, неизвестно, но тянуть со столь важным делом никак нельзя, во избежание весьма вероятных репрессий со стороны и без того находящегося в глубокой депрессии начальства. Хорошо, что ночью не было дождя, и дорога несколько подсохла. Примерно
Естественно, что мы тут же указали им на корявый крест, чем несказанно удивили пришедших. После того как убитые были ими выкопаны и спешно куда-то унесены, мы приступили к своей основной задаче — починке машин.
— Хорошо, что мы вчера все заперли, — вскоре замечает копающийся в моторе Иван, — а то видели, как они поляну подчистили! Ни одного обломочка не осталось.
— Но у тебя же все вроде цело, — возразил я ему. — Ничего не украдено и не отвинчено.
Басюра промолчал и только недовольно засопел. Он только потребовал, чтобы ему подали нож для зачистки проводов, а потом ключ на двенадцать. Однако, выбравшись из-под капота, он продолжил развивать свою мысль.
— У моего дома тоже как-то две машины столкнулись, — начал, словно нехотя, вспоминать водитель, — «Волга» и УАЗик-«батон». Здорово они долбанулись, даже водителей увезли на «скорой». Так вот, к утру от машин этих только остовы остались стоять на кирпичиках. А ты хочешь, чтобы здесь все уцелело, при этой бедности?
— Так у нас ведь страна бессовестных воров, — тут же возразил я. — И дело тут не в том, кто как живет. Ты ведь слышал небось поговорку, переделанную из фильма «Коммунист». И знаешь, что звучит она теперь так: «Ты здесь хозяин, а не гость, неси с работы каждый гвоздь». Ты и сам-то небось аварию так хорошо помнишь, потому что сам что-то прихватил для хозяйства.
Иван заметно смутился.
— Домкрат с УАЗа взял. Ну-у, если не я, так кто-то другой его унес бы.
— Вот так мы все и оскотиниваемся, — завершил я неприятный разговор. — Сделаем другому человеку какую-нибудь гадость и сидим потом крайне собой довольные. Но почему-то страшно удивляемся, когда такую же гадость совершают в отношении нас. Помяни мое слово, когда-нибудь всех нас так крепко «нагреют», что никому мало не покажется.
С восстановлением «радийной» машины удается справиться довольно быстро. Пришлось только поменять два перебитых провода и выправить кое-какие незначительные детали. С хозяйственной же пришлось возиться несколько больше, часов шесть. Надо было демонтировать остатки разрушенного «кунга», вымести из кабины разбитые стекла, заварить сырым каучуком пробитые осколками скаты. Затем, собственно, начался и сам ремонт, который, к счастью, оказался нам по силам. Но только к вечеру нам удается поставить на ход вторую машину и своим ходом добраться до любезно приютившей нас деревни.