Картотека живых
Шрифт:
— Маленькая, — прошептал он, наклонившись над тележкой, — это я.
Глаза Иолан сияли, на щеках у нее горели алые пятна.
— Я говорила много глупостей, а? — сказала она.
— Ничего подобного. Я вот тут написал для вас кое-что, спрячьте. И постарайтесь выздороветь, это самое главное.
— Постараюсь. Я так хочу этого.
— Хватит! — закричал Дейбель. — Прочь от тележки! Женщины, смирно! Выстроиться по пяти! Живо!
Девушки выстроились. Все они были в деревянных башмаках на босу ногу и куцых подростковых
— Семьдесят семь венгерских евреек, одна больная на тележке!
— Lagerschreiber!
Эрих махнул пересыльной ведомостью, которую успел наскоро составить.
— Количество совпадает. Прикажете проверить поименно?
— Не надо! Шесть женщин — к тележке, живо! Остальные налево кругом, и шагом марш!
Девушки зашагали. Като искала глазами Диего. Увидев его у ворот, она улыбнулась и запела:
«Дует холодный ветер…»
Остальные девушки подхватили песню.
Сто пятьдесят новичков глядели на них, как на видение. Ворота закрылись, снаружи донеслись возгласы конвоиров, оцепивших женскую колонну. Обогнув комендатуру, она двинулась в сторону Гиглинга.
— Хороший лагерь! — шептались новоприбывшие. — Вы слышали, они поют?
— Принять транспорт! — взревел Дейбель. Зденек побежал через апельплац.
— Иржи Роубичек здесь? — кричал он еще на бегу.
— Здесь! — ответило несколько голосов. Зденеку указали на группу узников, которых привезли на тележке. «Ирка, тебя ищут», — сказал один из них, наклонился и помог лежачему больному поднять голову. Зденек увидел его и с возгласом «Ирка!» кинулся к брату.
В конторе было тихо, оба писаря склонились над пересыльной ведомостью из пятого лагеря. Сто пятьдесят фамилий, в большинстве польские и чешские.
Эрих хмурился и долго не решался задать вопрос, который не давал ему покоя. Наконец он сказал, сверкнув очками:
— А как же ты заранее узнал о прибытии брата? Признайся, ты это сам все подстроил?
Зденек растирал свою правую руку, которая изрядно отекла, — Дейбель ударил его кабелем за то, что он не сразу отошел от брата. Зденек осторожно сжимал и разжимал ладонь.
— Да, я знал об этом, Эрих.
— Почему же ты не сказал мне?
— А что, если бы через вас это стало известно Копицу?
— Эх, ты! — прохрипел писарь. Ему вдруг пришло в голову, что этот его разговор со Зденеком похож на какой-то другой, участником которого он уже был. Ну да, с пьяным рапортфюрером! Тот тоже просил участия и злился на то, что писарь стоял тогда молча, как недруг…
— Вот она, человеческая неблагодарность! — глухо сказал Эрих. — Ты, видно, совсем забыл, что я вытащил тебя из мусульманского барака. Где бы ты сейчас был, кабы не я? Уж, конечно, не здесь! — он кивнул на картотеку живых.
Зденек отошел со списком на свое место.
— Я знаю, что вы мне помогли. Никогда этого не забуду.
— И все же?..
Чех
— Что, болит рука? А это тебя ни в чем не убеждает? — продолжал писарь. — Видел ты когда-нибудь, чтобы Дейбель или Копии ударили меня? Кое-чего ты еще не знаешь, что знаю я… Почему же ты такой упрямый, неблагодарный ученик?
Зденек усмехнулся.
— Меня будут бить, ничего не поделаешь.
— А мозги у тебя не набекрень? — Эрих постучал пальцем по лбу. Хочешь быть мучеником? Страдальцем вроде Иисуса Христа? Даже ваш святой Маркс не одобрил бы этого.
Зденек улыбнулся.
— Не беспокойтесь. Конечно, я хотел бы быть таким ловким, как вы, но не любой ценой.
Он взял карточку и аккуратно написал на ней по-немецки «Георг Роубичек, рабочий из Праги».
— Не выкручивайся, — проворчал писарь. — Скажи мне напрямик, ты хочешь жить или нет?
— Конечно, хочу, — ответил Зденек, не поднимая головы. — Но это не самое главное. Главное — вот эта картотека. Надо добиться, чтобы она пережила зиму. А может быть, важно и еще кое-что…
— Что?
— Не знаю. Не лезть во всякую грязь. Вести себя так, чтобы не приходилось на прощанье просить кого-то:
«Слушай, ты подтвердишь потом, что я был хороший. Ведь к тебе я всегда был добр, а?»
Часы бежали, работы было по горло. Лейтхольд, тихий и какой-то пришибленный, без палки, зашел в контору попросить людей, которые докончили бы в кухне работу, брошенную женщинами. Кого же туда послать, и поскорей? В лагере сейчас не так-то много здоровых мужчин…
Зденек вспомнил о Франте Капустке из четырнадцатого барака, бывшем кельнере, посоветовался с Оскаром. «Как там его помятые пальцы? Можно уже выписать его из лазарета? Он ведь специалист…»
Так и было сделано. Рука Франты была еще в бумажной повязке, но глаза смеялись.
— Шеф-повар может сам и не работать, — сказал он. — Главное, приглядывать за всеми, командовать, красно говорить. Шеф-повар за словом в карман не лазит!
Санитар Шандор Фюреди стал у котлов, которые покинула его двоюродная сестра Беа. К нему присоединилось еще восемь человек.
Оскар поинтересовался дальнейшими планами Зденека.
— Зеленые уйдут, ты останешься старшим писарем. Если Копиц спросит тебя, кого ты рекомендуешь в старосты лагеря, что ты ответишь?
— Старостой должен быть Фредо, — не колеблясь сказал Зденек. — Он лучший из нас. То, что здесь будет лазарет и никому не придется ходить на работу, — это прежде всего его заслуга.
Оскар согласился.
— А кого бы ты взял младшим писарем?
— Об этом я тоже подумал, — кивнул Зденек. — Ты не знаешь Гонзу Шульца? Такой с виду незаметный парень, но молодчина. Фредо его очень хвалит, на стройке они действовали рука об руку. Гонза — коммунист. Его я хотел бы в помощники.