Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию
Шрифт:
Питер: Я от этого становлюсь чуть-чуть счастливее.
М.: Может быть, что-нибудь ещё?
Питер: Прямо сейчас ничего в голову не приходит.
М.: Понимаешь ли ты, почему ты от этого становишься чуточку счастливее?
Питер: Потому что это говорит мне, что сейчас всё совсем по-другому.
М.: Это...
Питер: Что это прошло и не повторится снова.
М.: Может быть, я могу спросить твою маму о том, почему, на её взгляд, ты от этого становишься чуть-чуть счастливее?
Питер: Да, давайте.
М.: Труди?
Труди: Может быть, это потому, что Питер чувствует себя в большей безопасности? Потому что он из-за этого чувствует...
М.: Питер, то, что мама говорит, подходит? То есть ты становишься чуть-чуть счастливее, потому что чувствуешь себя больше в безопасности и ощущаешь, что отношения с мамой стали более надёжными? И что вы всегда оба хотели таких надёжных отношений?
Питер: Да, да, конечно, подходит.
Природа нарративных бесед: от уникальных эпизодов к развитию насыщенной истории
Часто за одну терапевтическую беседу может быть пройдено потрясающее расстояние из начальной точки уникального эпизода до «населённых пунктов» на новых территориях жизни, территориях идентичности. Более того, в начале беседы подобный исход предсказать невозможно. Как подсказывает мой опыт ведения терапевтических бесед, результат превзойдёт все предсказания и ожидания. Это один из чарующих, увлекательнейших аспектов нарративной практики. В контексте этих бесед продолжается интрига, сохраняется напряжённость действия. Мы не знаем, куда попадём в результате, мы только знаем, что в конце беседы будем стоять на территориях жизни и идентичности, которые в начале беседы не могли себе и представить. Расшифровка интервью, которую я включил в этот раздел, демонстрирует оба этих феномена: расстояние, которое люди преодолевают за время терапевтических бесед, и непредсказуемость конечной точки этого пути.
Это интервью также иллюстрирует ещё один важный момент, касающийся карт нарративной практики: границы между различными видами карт часто размыты. Я показывал вам карты по отдельности, чтобы была возможность более чётко и ясно их описать. Однако на практике они часто пересекаются, накладываются друг на друга, и граница размывается. Нарративные беседы не развиваются по сценарию, не являются «образцом дисциплинированности», они «живые» и «своенравные». Участие терапевта в этих беседах во многом определяется откликами рассказчиков, и попытка заготовить вопрос заранее, как правило, ни к чему не приводит: каждый следующий вопрос рождается после ответа на предыдущий. Именно те возможности, которые содержатся в ответах людей, определяют вклад терапевта. В нижеследующем отрывке читатели обнаружат элементы карт пересочинения, восстановления участия и работы с внешними свидетелями.
Беседа вновь вернулась к заявлению Труди о том, что она не позволила себе оказаться полностью парализованной чувством вины. Я открыто проявлял любопытство, спрашивая, какие возможности это для неё открыло, что послужило для неё твёрдым основанием, позволило противостоять чувству вины, вырваться из его плена. Отвечая на эти вопросы,
М.: То есть вы были на распутье. У вас внезапно появилась новая возможность определить, по какому пути можно идти, и вы решили сделать правильный выбор.
Труди: Да, именно так.
М.: Вот эта позиция: «больше мне ничего не помешает» — это было новое достижение?
Труди: Да. Должна сказать, что раньше я ощущала себя проигравшей, у меня была пораженческая позиция, и это было ужасно. Как будто всё в сумраке.
М.: И последние восемнадцать месяцев вам удавалось сохранять эту новую убеждённость даже в сложных ситуациях?
Труди: Точно. Да, меня иногда ещё потряхивает, но я не отказываюсь от этой позиции.
М.: Вы сказали, что всегда хотели, чтобы у вас с ребёнком были близкие, надёжные отношения. Было ли в вашей жизни что-то ещё, чего вы всегда хотели? Есть ли какие-то другие надежды, мечты, которые не воплотились из-за того, что какие-то жизненные обстоятельства этому мешали?
Труди: Ну конечно, были, много было.
М.: Вы можете рассказать мне об этом побольше?
Труди: Ну, начать можно с того, что, как и Питер, я всегда хотела какого-то иного, лучшего будущего, я хотела такой жизни, в которой будет больше понимания и по крайней мере некоторого участия. Я хотела, чтобы жизнь была мирной, чтобы в ней было уважение.
М.: То есть надежды и мечты на лучшее будущее, где больше понимания, участия... более мирная жизнь, в которой будет больше уважения?
Труди: Да. Как и Питер, я хотела, чтобы у меня был шанс управлять собственной жизнью. Чтобы у меня было пространство для своей жизни. Вот что я всегда намеревалась сделать, но у меня, казалось, совсем не получается. Это очень угнетало меня.
М.: Эти намерения в отношении вашей жизни... как давно они появились?
Труди: Ой, давно, очень давно.
М.: Насколько давно?
Труди: Ну, они у меня с детства, очень давно это появилось. Я всегда искала чего-то иного. Я не могла бы выразить это так, как выражаю сейчас, у меня не было тогда слов, но вот что я искала. У меня были надежды, но не было возможностей воплотить их так, как мне бы хотелось, у меня не было для этого достаточно свободы. Я сильно переживала по этому поводу, долгое время чувствовала себя так, словно бьюсь головой о кирпичную стену.
М.: А были ли эти намерения поддержаны, разделены в семье, где вы росли?
Труди: Нет, совсем нет. Там не было понимания, не было терпения и уважения. Каждый имел своё мнение, а на мнения других всем было наплевать. Все пытались заткнуть и победить друг друга. Там было тяжело. Я не хотела принимать в этом никакого участия, не хотела, чтобы это продолжалось.
М.: И как же вам удалось сохранить эти намерения и мечты, когда их не поддерживал никто в вашей семье, когда в семье было так тяжело?
Труди: Ну, я не знаю. Наверное, это была стойкость. У меня, наверное, была какая-то жизнестойкость.