Карты

Все еще на топографическую тему — Алан Силлитоу продолжает наше путешествие с «Картами» из сборника его сочинений (издательство В. X. Аллен, 1975) под названием «Горы и пещеры». Силлитоу хорошо знаком советским читателям: выдающийся романист, поэт и писатель коротких рассказов, он много путешествовал и провел некоторое время в Советском Союзе, о котором писал в книге «Дорога к Волгограду» (1964). Очень удачным был фильм по его роману «Одиночество бегуна на длинные дистанции», главную роль в котором исполнял известный

Все мы от рождения наделены неким «чувством места», и это потому, что в каком-то уголке нашего сознания навек укоренилась память о месте, где, как выразился бы романист старомодного толка, мы впервые увидели свет.

Однако мы не ощущаем его непосредственно, хотя и можем обонять его, слышать осязать. Мало-помалу оно вырисовывается перед нами — бесцветное, однообразное, лишенное широты и долготы социальных сценок, а потом, с годами, и по мере развития наших чувств, мы начинаем различать его облик, очертания, все его краски.

Первая карта нашего младенческого мира состоит из той реальности, какую видит младенец. Ничто не встает между нами и нашим жизненным опытом. Чтобы выжить, нам важно поскорее набраться опыта, и поэтому всеми нашими чувствами, всеми фибрами нашей души мы устремляемся в плавание, которое длится всю жизнь.

Похоже, будто в своем неискушенном детском уме мы выдвигаем какие-то ящички, где хранятся карты, схемы и атласы, откуда мы черпаем различные сведения и в то же время откликаемся на символы и реальности, пляшущие перед нашими глазами вне нас самих.

Мы пробуждаемся от девятимесячного сна, во время которого вызреваем, мы смиряемся с нашим изнурительным путешествием вниз по туннелю, ведущему сквозь барьеры плоти в жизнь. И раз наши глаза открылись как следует, а сердце бьется нормально, значит, все мы — прирожденные мореплаватели. Но чем же обладает прирожденный мореплаватель, если не «чувством места», если не привязанностью к месту своего рождения, где он словно бы бросил якорь.

Итак, ребенок располагает «флотилией» пальцев — по десятку на руках и на ногах, — чтобы начертить свои первые карты действительности, заложить первооснову всего, что придет потом: тут и геологические карты земли под его ногами, и звездные карты того, что мы называем небом, и гидрографические лоции для вождения кораблей по морским дорогам.

Его тело — гавань его флота, его мозг — адмиралтейство, его невинные карие или голубые глаза — два маяка, зорко следящие за его фрегатами и бригантинами, его «Индэворами» и «Биглями» [1] .

Плавать в эти ранние годы не так-то легко. Порт прописки, откуда выходят в море корабли, с трудом обеспечивает их всем необходимым. Да и само существование этого порта под угрозой. Мрак, свирепые штормы, зловещая неопределенность, а самое главное — безмерно грустное ощущение того, что родившись, ты что-то утратил.

В конечном счете именно это и придает тебе силы для поддержания жизнедеятельности твоего порта прописки и позволяет твоим исследовательским судам вновь и вновь отправляться в путь. И как раз это ощущение неизмеримой утраты, словно мы лишились и уже никогда больше не увидим хорошо знакомую нам еще до рождения страну, которую было бы напрасно искать на карте, — это ощущение и есть ключ, чтобы выжить, источник силы, движущей тебя вперед. Так мы преисполняемся решимости наносить на карту лежащий перед нами путь.

Иногда они терпят бедствие, эти корабли, эти исследующие пальцы, создающие карту живого реального мира. Но в сравнении с проблемами «порта прописки» такие бедствия ничтожны и поправимы. Глаза порта направляют и наставляют различные участки сознания, включают процессы ускоренного обучения человека и обеспечивают ему относительную безопасность.

Однако всеобъемлющая и концентрированная энергия духа уводит нас за пределы этих банальных соображений. В центре нашей вселенной находится Город Реальности, но за его окраинами лежат первые наши деревни, проходят наши новые границы, и мы не скованы ими, но, напротив, хотим их перешагнуть. И вскоре нечто, находящееся впереди, начинает увлекать нас с почти той же силой, что толкает нас в спину.

На первых картах, нацарапанных мною в шестилетнем возрасте на чистых листах старых книг (хорошо помню, что этими книгами в свое время награждали моих тетушек и дядюшек за примерные успехи в воскресной школе), были изображены страны под названиями «Страна мечты», «Страна чудес», и еще — «Гренландия» и «Франция». Где-то, на неведомой земле я изобразил свое собственное королевство-убежище, какие-то вымышленные мною страны, порожденные, пожалуй, одним лишь неведением и, по необходимости, лишенные широты или долготы. Но, все-таки они возникли, ибо мой беспокойный в самой своей основе дух нуждался в них. Мир все еще был плоским, а все страны — подвижными, без определенных очертаний и размеров. Существовали только их названия. Одно лишь слово закрепляло их в моей фантазии, отдельные подробности их изображения на карте.

Мы приходим в мир, не зная, какая его часть — если она вообще существует — принадлежит нам. Довольно скоро мы вынуждены предпринять своего рода рекогносцировку, чтобы обрести какую-то устойчивость, пусть даже лишь в собственных глазах. Вероятно, можно доказать, что люди, испытывающие такую потребность, как правило, родились в семье, которая не только не занимает определенного положения в обществе, но и не верит в какого бы то ни было бога, не привержена к какой-либо религии, способной послужить для существа, начинающего жить, некой опорой и уравновесить его (или ее) мир.

Как бы то ни было (и я отнюдь не упрощаю действующие здесь причины), но все это, несомненно, порождает прочную привязанность к самой земле. Если стена на противоположной стороне улицы оказалась важной частью детской карты действительности (ее масштаб выражен дробью «один к одному»), то и абстрактные слова — названия зарубежных стран, о которых он слышит, столь же жизненно важны для его мозга, и ему хочется увидеть их на карте — пусть хотя бы на простом листе бумаги и — пока что — без определенного масштаба.