Карузо
Шрифт:
Если успех «классических» опер в Петербурге был абсолютным, то с произведениями современных композиторов все обстояло значительно сложнее. Их музыкальный и образный язык был для многих непонятен. В прессе развернулась бурная полемика по поводу итальянцев и итальянской культуры. Как публика, так и критики демонстрировали широкий диапазон мнений. Апологеты русского музыкального театра крайне ревниво смотрели на иностранных гастролеров. Их, конечно, можно было понять, так как русским операм зачастую с большим трудом приходилось пробиваться на сцену. Они обвиняли итальянских певцов в манерности, увлечении «звучком» в ущерб художественной выразительности, а композиторов — в мелодраматизме и примитивности оперных сюжетов. Многочисленный в России лагерь «вагнерианцев» выносил безапелляционные приговоры итальянской опере как жанру, предсказывая ему скорое списание «в архив». И если уж это касалось таких композиторов, как Россини или Верди, то что уж говорить о Пуччини или веристах! Когда впервые в Россию приехал с гастролями Масканьи, он был очень прохладно встречен публикой и раскритикован в прессе. Его выступления в качестве дирижера проходили в Москве при полупустых залах, а концерты в Санкт-Петербурге пришлось и вовсе отменить — как ехидно
С выступлениями же Ады Джакетти дело обстояло совсем непросто. В семейном архиве тенора сохранились афиша «Сельской чести», на которой соседствуют имена Энрико и Ады, и вырезанный фрагмент рецензии из «Театральной газеты» (название написано от руки, дата отсутствует). В нем можно прочитать: «В отношении Джакетти можно сказать, что это одно из самых удачных приобретений, сделанных дирекцией театра Консерватории» [118] . Возможно, этот отзыв был своеобразным рекламным анонсом, потому что газеты того года свидетельствуют о почти полном провале певицы. При дебюте Джакетти критики поставили ей в вину «дребезжащий», тремолирующий звук. Затем последовала неудача в «Тангейзере», а в «Руслане» она вообще самым форменным образом провалилась (итальянцы пели в переводе на свой язык еще «Онегина», «Демона», «Русалку» и поговаривали о постановке «Пиковой дамы» с Карузо-Германом). Ошибочно утверждение, будто Джакетти имела в партии Гориславы успех. Факты говорят об обратном: уже на втором представлении «Руслана» она была вынуждена выпустить свою центральную арию, и «правильно сделала, — заявили критики, — ибо эта партия абсолютно не по ее средствам; лучше всего Джакетти была в те моменты, когда отсутствовала на сцене»… После такого убийственного приговора Угетти не осталось ничего иного, как снять ее имя с афиши. Но тут сразу же возникли проблемы с составом. Партия Сантуццы в «Сельской чести» была отдана меццо-сопрано Каротини, а вот исполнительницы на роль Недды в «Паяцах» в труппе на тот момент не имелось. Выход был найден совершенно неожиданный: вместо «Паяцев» и «Сельской чести» пошла… «Лючия ди Ламмермур» [119] . Правда, опера шла не полностью, но Карузо дважды пришлось выходить в один вечер в абсолютно разноплановых партиях — Эдгара и Туридду. Можно предположить, что Ада Джакетти не очень хорошо перенесла перемену климата, а петербургская зима пагубно сказалась на ее голосе и, соответственно, привела к неудачам на сцене. Амбициозная Ада пребывала в крайне плохом настроении, и бурный успех Карузо ее сильно задевал. Впрочем, и у того были неудачи. Так, например, для своего бенефиса Энрико выбрал «Фауста» Ш. Гуно. Партия главного героя, изобилующая высокими нотами, была не самой подходящей для вокальных возможностей (да и темперамента) тенора. Петербургская публика прекрасно помнила выступление в этой опере Бончи, и сравнение Карузо с его земляком оказалось не в его пользу. Впрочем, неудачу в этой французской опере компенсировали триумфальные выступления во всех прочих.
118
Enrico Caruso-Jr. My Father and My Family. P. 59.
119
Ильин Ю., Михеев С. Великий Карузо. С. 65.
Помимо оперных спектаклей в Санкт-Петербурге 7 февраля 1899 года в зале Дворянского собрания (сейчас это Большой зал филармонии) Карузо выступил в концерте в пользу малоимущих студентов Горного института. Именно с этого момента берет начало его благотворительная деятельность, которая продолжалась до смерти певца.
В Санкт-Петербурге Карузо и его жена (так в России называли Аду) были удостоены немалой чести — их пригласили к Николаю II для выступления в царском дворце. Царицы на концерте не было, так как она в то время была беременна. Карузо был потрясен роскошью дворца, но русский император его разочаровал. Это был первый из действующих монархов, которого он видел в непосредственной близости и для которого он пел. В воображении Энрико представлял царя каким-то огромным существом, солидным и важным. А этот образ совсем не вязался с тщедушным обликом русского императора и его напряженным озабоченным лицом. По окончании концерта Николай поблагодарил тенора и подарил ему золотые с алмазами запонки, а Аде преподнес пару пасхальных яиц работы Фаберже.
В целом, Карузо был доволен гастролями. В конце сезона он приехал в дирекцию итальянской оперы на Большой Морской, 13, и заключил контракт на следующий сезон. Он возвращался на родину в приподнятом настроении, обогащенный новым сценическим и житейским опытом. Сложно сказать, что больше его радовало — признание со стороны коронованной особы или дружеское расположение других «королей»: Маттиа Баттистини и Анджело Мазини. Во всяком случае, последнее обстоятельство выдвигало Энрико в ряд ведущих исполнителей того времени.
Пока Ада и Энрико были на гастролях, Рина Джакетти ухаживала за маленьким Фофо, а в свободное время совершенствовала вокальную технику, занимаясь с известным миланским педагогом Карло Кариньяни. Как-то перед самым возвращением сестры и Карузо из России, будучи одна в квартире, она стала петь — просто так, для собственного удовольствия. Внезапно раздался звонок. В дверях стоял незнакомый мужчина, который представился как импресарио Монари. Полагая, что этот человек пришел по делам сестры или Энрико, Рина предложила ему войти. Немного помолчав, Монари спросил, не она ли сейчас пела. Он слышал чей-то голос, доносящийся из открытого окошка. Рина подтвердила, что пела именно она. Тогда импресарио признался, что ему очень понравился ее голос, и спросил, не согласится ли она выступить на сцене. Естественно, Рина ответила восторженным «да!». Импресарио тут же предложил ей контракт, по которому она должна
Отказ родных потряс Рину. Она верила в свои певческие способности и чувствовала, что готова к выходу на сцену. К тому же девушка мечтала доказать, что она тоже талантливая артистка, которая может добиться не меньшего успеха, нежели ее сестра [120] . И вот, когда возможность реализовать талант в буквальном смысле постучала в дверь, неожиданно возникло препятствие в лице самых близких людей. Рина не была экзальтированной особой и не устраивала истерик, к чему нередко прибегала Ада, когда ей что-то было нужно. Она спокойно, но решительно продолжала настаивать на том, чтобы ей позволили выступить. Когда диалог окончательно зашел в тупик, Рина заявила Карузо и матери, что в случае их отказа она начнет карьеру и без их согласия. Энрико рассвирепел. Он кричал, что в отсутствие ее отца несет ответственность за девушку и никогда не даст согласия на безумный, с его точки зрения, шаг. Однако Рина была непреклонна в своем решении. С большим трудом и к крайней досаде Карузо (и, по всей видимости, Ады) в итоге был достигнут компромисс: Рина поедет в Дзару, но только в сопровождении матери. Когда Монари вернулся, Джузеппина Джакетти подписала согласие на заключение контракта, и через несколько дней мать и дочь уехали в Дзару.
120
Забегая вперед скажем, что в самом полном на сегодняшний день «Большом словаре оперных певцов» Кутча и Рименса есть персональная статья о Рине Джакетти, в то время как ее сестра лишь упомянута в связи с Карузо. Таким образом, Марио дель Монако, который писал о том, что Рина менее известна, нежели Ада, ошибался, хотя и донес до нас семейное мнение, что младшая из сестер обладала более интересным голосом.
Пятого апреля 1899 года Рина дебютировала в партии Микаэлы в опере Ж. Бизе «Кармен». В отличие от Ады, сохранявшей полное спокойствие во время первого выхода на сцену, Рина сильно нервничала перед спектаклем. Она вспоминала позднее, что не выдержала напряжения и поделилась своими переживаниями с меццо-сопрано Армандой Камподонико [121] , исполнявшей заглавную роль.
— Не волнуйся, дорогая, — сказала певица, которая была старше Рины всего на полгода, но при этом чувствовала себя более взрослой и опытной. — Я дам тебе такое лекарство, которое быстро успокоит нервы!..
121
Впоследствии Арманда Камподонико была педагогом знаменитой певицы Хины Спани.
Камподонико открыла бутылку шампанского, и они вдвоем выпили ее до дна. Страхи Рины испарились, она смело вышла на сцену и спела блестяще! Об успехе ее дебюта говорит хотя бы тот факт, что публика потребовала повторить арию Микаэлы. Вскоре в том же театре молодая Джакетти исполнила небольшую партию Ольги в «Федоре» и более значимую роль Мюзетты в «Богеме» Дж. Пуччини. Если на сцене у девушки чуть кружилась голова от выпитого шампанского, то по окончании спектакля голова могла закружиться уже от другого — Рина была как пьяная от аплодисментов, которые, наконец, были адресованы ей. Она выиграла нелегкую битву и завоевала право начать карьеру профессиональной певицы.
После дебюта у девушки появилось множество поклонников. Мужчины теряли голову от ее красоты, ума, обаяния. Спокойная, величественная, она, однако, никого не подпускала близко — и не потому, что рядом постоянно была мать. Выступая ранее доверенным лицом Ады в личных делах, Рина прекрасно знала, что для любовников не существует неодолимых препятствий. Но девушка твердо решила добиться сперва прочного положения в оперных кругах и лишь после этого выстраивать отношения с мужчинами. Меньше всего ей хотелось, чтобы о ней говорили как о чьем-либо протеже. Она верила в свои силы и с фанатичным упорством шла к поставленной цели. Таким образом, опасения ее родственников были безосновательны. Поведение Рины в Дзаре было безупречным. По окончании сезона Рина вернулась в Милан. Вопрос о ее дебюте внес определенный разлад в отношения с Энрико и сестрой. Молодая певица отказалась жить с ними под одной крышей и арендовала квартиру, куда вскоре перебралась и синьора Джакетти — не столько для контроля за дочерью, сколько для защиты ее репутации.
Весть об успешном дебюте Рины распространилась моментально. Не успела она приехать в Милан, как ее сразу же пригласили выступить в «Служанке-госпоже» Перголези. И пресса, и публика, и друзья в один голос предвещали девушке блестящую карьеру певицы. То, что Рина доказала свою профессиональную состоятельность, в конце концов привело и к восстановлению мира в семье, чему немало способствовала Ада. Сестры помирились. Возможно, решающим фактором являлось то, что Рина была сильно привязана к племяннику и хотела видеть его как можно чаще.