Кащей. Трилогия
Шрифт:
Яга еще раз осмотрела двор. Из курятника на шатающихся и подгибающихся ногах вывалился взъерошенный петух. Судя по всему, именно он был последним, кто видел собаку живой и здоровой, иначе с чего бы ему так нервничать?
Ага! Курятник! Гость, крадущийся во мраке ночи (чем не игра в разведчиков?), подстерегающая его собака, столкновение, и… весь план коту под хвост! Ну конечно же, единственный, кто мог сотворить подобное злодейство, — рыжий и хвостатый, хитрый зверь, до неприличия обожающий курятину и партизанские вылазки. Лиса! И, несомненно, та самая, что дважды попадалась
А это значит, что…
— Пропала собака, — вздохнула Яга. Куда ей тягаться с рыжей плутовкой? Завела бедного пса в глухомань, бросила на съедение волкам и небось спит себе спокойным сном в укромном местечке.
Придется придумать новый план. Можно загипнотизировать другую собаку, но если лиса будет шляться по соседству каждую ночь, то очень скоро собаки в деревне закончатся.
— А у меня нет времени на бездействие! — гаркнула Яга, усаживаясь на метлу. — Домой, метелка!
Высоко-высоко над ней летел наевшийся до отвала и жутко довольный собой и своими успехами в общественной жизни коршун. Новая неделя была просто на редкость удачная! Настолько удачная, что от прихваченного про запас сыра можно запросто отделить приличный кусочек, что называется, собачкам на драчку. В кого бы только его запустить? Вот потеха будет!
Выпорхнувший из облака замерзший воробей, надеясь согреться, стремительно пронесся перед клювом коршуна, нагло чирикнул и камнем ломанулся вниз. Коршун вздрогнул, в запале прокричал пару ласковых, прицелился и запустил в обнаглевшего задиру сыр. Оба вскоре превратились в точки и исчезли из виду. Коршун недовольно замахал крыльями, поднимаясь выше и дальше от мелких наглых птичек, ни во что не ставящих королей неба.
— Хочу есть! Есть хочу! — тоскливо каркала ворона, качаясь на ветке рядом с гнездом. Косточки, лежавшие в нем беспорядочными кучками, были неоднократно объедены и приобрели полупрозрачный вид. Ну кто виноват, что сезон охоты выдался такой неудачный? Настолько неудачный, что она даже услышала слова сочувствия от потенциальной еды, юркнувшей в норку прежде, чем ворона успела ее поймать.
Вертикально вниз пронесся ошалевший от адреналина в крови воробей, а сверху пролетело что-то неимоверно вкусное, ударившее сногсшибательным убойным запахом. Сыр! Обалдевшая ворона вдохнула манящий запах, но сыр, едва оказавшись на уровне ее глаз, внезапно исчез, и ворона надолго выпала из действительности, застыв в полном изумлении.
Вы могли бы понять истинные причины ее изумления только в том случае, если бы просмотрели сцену падения сыра при сильно замедленной скорости. Потому что в этом случае вы увидели бы весьма интересную картину: вот ворона сидит на ветке, мимо медленно-медленно, с распахнутым клювиком и глазами навыкате, проносится воробей, а с неба неторопливо падает кусок свежего деревенского сыра. Вот он достигает уровня глаз вороны, тут ее клюв резко раскрывается, шея стремительно вытягивается, клюв хватает сыр, ворона поворачивается, прячет сыр в гнезде, возвращается в первоначальное состояние и только тогда начинает принимать изумленный вид.
Переполнившее ворону чувство неожиданного счастья выплеснулось наружу длинным, громким и невероятно восторженным вороньим кличем «КААААААААААААА (всего четыреста сорок три буквы и двадцать децибел)… АААРРР!!» Причем прокаркала она его по чистой случайности прямиком в ухо меланхолично жевавшей листок гусенице, уши которой вместе с листком тут же завяли, но для вороны это обстоятельство не имело никакого значения, в отличие от гусеницы и ее потомков, ушей у которых нет до сих пор.
Нежданно-негаданно исполнившееся желание повысило настроение до седьмых небес, ворона выдохнула, вдохнула и старательно запела, распугивая тех, кого не испугал ее восторженный крик. У гусеницы временно съехала крыша, а сама она съехала с завядшего листка следом за крышей и понеслась в свободном полете в заросли травы, где и осталась жить до превращения в бабочку-невротика с дистрофическим тельцем.
— Не ела я сыра уж тысячу лет,
Пора отмечать юбилей.
Но вот он упал, птичке в небе привет!
Теперь заживу веселей!
А вдруг это морок, видение, сон,
И не было сыра, и нет?
Понюхать, взглянуть, поклевать поскорей…
Да нет, это сыр, это он!
Яга в подпорченном последними событиями настроении возвращалась домой, пытаясь по дороге придумать новый план, на этот раз такой, чтобы учитывал любые возможные последствия, как вдруг столкнулась с воробьем, выскочившим из леса на высокой даже для крупных птиц скорости.
— Смотри куда несешься! — крикнула она, совершая экстренное торможение. — Убьешься же! Или я метлой заеду!
Воробей испуганно посмотрел на небо, после чего облегченно выдохнул и ответил:
— Напугала!
Яга проследила взгляд воробья и увидела высоко летящего коршуна.
— С тобой все ясно, — произнесла она. — Странно, что ты до сих пор жив. Я бы тебя, на месте коршуна, съела вместе с потрохами.
— Нет, я мертв! — зловеще прочирикал воробей, вытащил из-под крыла маску-череп и водрузил ее на голову:
— Я вернулся с того света,
Чтоб теперь, посередь лета,
Найти рыжую лису — испугать ее хочу!
Уууууууууууууууууууууууу!
— Впечатляет! — хмыкнула Яга. — Только…
— Все, пора, уже лечу! — отозвался воробей, улетая.
— …не забудь ее снять!.. Ладно, увидимся позже. Если тебя не найдут и не придушат к тому времени озверевшие собратья… — Яга подлетела к избушке, поставила метлу у порога и вошла в комнату. Подойдя к столу, она положила на тарелку яблоко и приказала: — Вызывай лешего!
Яблочко завертелось.
Спавшая в клетке лиса сладко потянулась и открыла глаза. Яга, удивленная незапланированными движениями непонятно кого в собственном доме, оторвалась от тарелки и взглянула на клетку. Их взгляды встретились…
— Это что еще такое?!! — Яга разразилась бранью. Перепуганная лиса, проснувшаяся от ее слов, только теперь обратила внимание, ГДЕ она ночевала! Из огня да в полымя! — Это же надо! Пробраться в избушку и нагло превратить ее в спальню! Здесь что, приют для бездомных лисиц?