Кащей. Трилогия
Шрифт:
Ворона помотала головой. В небе носились зубы, выискивая жертву и не прекращая издавать неземные звуки. Ворона куда-то вдруг исчезла, надо было ее найти.
— Ты зачем меня за хвост дернул?
— Чтобы спасти от зубов: они тебя сжуют.
— Такие голодные?
— Нет, они просто обожают жевать. Жуют, жуют, пока уже и жевать становится нечего.
В голове засверкали яркие огоньки, что-то дико застучало изнутри, и…
Ворона пришла в себя — действие тормозучек закончилось. Все, что говорилось, пока
— Что я тут делаю? — спросила ворона с недоумением.
— Я так и знал! — сказал бронтокряк. — Ты помнишь, что я тебе только что говорил?
— Не помню. А ты что-то говорил?
— И очень много, между прочим.
— Повтори! — попросила ворона. — Я помню, что летела и увидела крылатых… Я видела зубы, летающие зубы! Ты должен немедленно посмотреть на это чудо! Я никогда не видела, чтобы зубы летали по небу, да еще сами по себе! Кто им приделал крылья?
Бронтокряк терпеливо повторил свой рассказ, начиная с тормозучек. Ворона ахала и, глядя на него, пыталась понять, на кого он похож. Нет, на утку не похож. Скорее похож на лебедя с укороченной шеей и руками вместо крыльев. Крылья чуть дальше на спине. Две ладошки, пальчики с выдвигающимися когтями.
— Скажи, если не секрет, почему тебя так назвали? — спросила ворона, когда бронтокряк замолчал.
— Потому что я в детстве всем говорил, что вырасту огромным и великим.
— А как ты зовешься по-настоящему?
— Не помню уже. Забыл, — пожал плечами бронтокряк. — Но мне и это прозвище нравится.
Зубы продолжали носиться над лесом, было слышно, как они рассекают воздух. Зубы выискивали места, где могли прятаться будущие жертвы, и прислушивались, не доносится ли оттуда каких звуков.
— И как долго они летают?
— До тех пор, пока не поймают и не сжуют одного из нас.
— И часто летают?
— Каждый день, — сообщил бронтокряк.
Вороне новость не понравилась. Как же ей добраться до замка, если они разлетались и не дают прохода?
— Они не из замка Кащея вылетают?
— Нет, что ты! Они живут гораздо ближе. Кащей их выгнал со своей территории.
— Каким образом?
— Он выходил им навстречу несколько раз.
— И что?
— Они себе все зубы переломали, пытаясь его прокусить. И так раз за разом. Они ведь не могут не жевать того, кто попадает им в зубы, а потому однажды перелетели на юг, и теперь охотятся здесь.
— Хорошая новость.
— Тебе нравится Кащей?
— Нет, но около его замка нет никаких шутников, и там можно спокойно отдохнуть некоторое время.
— Интересный подход к отдыху, — заметил бронтокряк, но расшифровывать не стал, потому что заметил букашку, слизнул ее метровым языком и смачно зачавкал. Ворона остолбенела.
— Ты чего? — удивился бронтокряк.
— Как ты это сделал?
— Что сделал?
—
— Длинный? Он у меня короткий! Вот у… ну… как их, ну, в общем, ясно, кого я имею в виду, у них язык так язык! С верхушки дерева могут поймать бегущего по земле!
— Не поняла, — сказала ворона, но бронтокряк сделал вид, что не расслышал. Зубы носились, пение становилось все громче и зазывнее, от восхитительных звуков против воли начинало тянуть вверх, чтобы услышать получше. Ворона начала терять терпение.
— Скорее бы они улетели! — выразила она общее пожелание жителей леса.
— Тянет наверх? — спросил бронтокряк.
— Есть немного! — ответила ворона.
— У нас раньше во время таких полетов избавлялись от врагов.
— То есть?
— Ну, к примеру, какой-то зверек постоянно всех донимает, надоел до смерти. Его хватают и подбрасывают вверх, а дальше он уже сам летит к зубам, не в силах противостоять пению.
— Хороший способ! — похвалила ворона, представляя, как она отрывает от дерева вопящую лису, а та умоляет пощадить ее, визжит, а она только смеется и повторяет: «Нехорошо чужой сыр хватать, нехорошо».
— Но тут есть одна проблема.
— Какая?
— Тот, кто пытается покончить с врагом, часто и сам, забыв в азарте об осторожности, тоже летит вверх. И они погибают вдвоем. Так что никто больше не пытается избавиться от врага подобным способом.
Мечты померкли.
— К тому же лиса не летает… — пробормотала ворона. Зубы с усиленным рвением запели чарующую песню многоголосым хором, с переливами и поочередным вступлением то одного, то другого голоса. У вороны закружилась голова от счастья, и, лишь краем сознания понимая, что поддаваться пению нельзя, она вцепилась клювом в ветку, представив себе, что это лисий хвост. Зубы над ней издавали самые притягивающие звуки во Вселенной, клюв держался за ветку помимо сознания, в мыслях ворона пела вместе с ними, то солируя, то в общем хоре. Песня затуманила сознание, казалось, что наступил счастливейший момент в ее жизни, после которого не стыдно и умереть. Сжимая клюв все сильнее и сильнее, ворона прокусила кору, в клюв закапал сок. Она сглотнула и чертыхнулась. В голове немного прояснилось, желание попеть в хоре поблекло, уступив место проблеме противного сока, который все прибывал и прибывал.
Ворона принялась отплевываться, не разжимая клюва.
— Что ты делаешь? — услышала она голос бронтокряка.
— Фок фыфлефыфаю! — сквозь клюв ответила ворона.
— Аааа… А я думал, ты сок выплевываешь! — отозвался бронтокряк.
— Я и фофою, фто фок фыфлефыфаю!
— Ты серьезно? — не поверил бронтокряк. — Где ты его взяла? Стой, я понял: ты ветку прокусила!
— Угу! — подтвердила ворона.
— Челюсти качала? — восхитился бронтокряк.