Кашель на концерте
Шрифт:
Паровоз был уже прицеплен, и казалось, что мы вот-вот тронемся. Я громко крикнул: «Губерт!» — и на всякий случай заглянул в маленькую забегаловку, кое-как сколоченную из досок, там я его и увидел. Он был уже порядком под газом.
— Я меняю деньги! — крикнул он мне. — Мы сейчас прибудем в Венгрию, а там другие деньги — пенго называются. Двигай ко мне, садись.
Я сел. Отсюда весь поезд был как на ладони. И я заметил, что наш суровый унтер-офицер несколько раз высунулся из вагона.
— Они всех пересчитали.
— А, плевать.
—
— Плевать.
— И еще есть начальник поезда, главный врач, он точно знает, сколько в нем едет.
— Плевать.
Он был в доску пьян.
— Но все же, что ты собираешься делать? Ведь тебя не посчитали.
— А я уже поговорил с врачом.
Девушка принесла жаркое и хлеб. Свиное жаркое огромным куском пахло восхитительно и наверняка стоило кучу денег. Мы принялись за гигантское блюдо и запивали его вином, и я подумал, что, раз он поговорил с врачом, ничего с ним не случится, и опять почувствовал себя молодцом.
Мы с Губертом выпили еще по стакану вина и купили много курева и еще несколько бутылок вина, потом вышли и влезли в наш вагон; паровоз тут же свистнул, и поезд тронулся.
Суровый унтер-офицер спросил моего унтер-офицера:
— В чем дело, тебя здесь не было.
— Я… Наоборот, я все время был здесь.
— Это неправда.
— Ребята! — воскликнул мой унтер-офицер. — Разве я не был все время с вами?
Большинство промолчали, но восемь человек из нашего прежнего вагона заорали:
— Ясное дело, он ехал с нами!
— Но мы доложили, что здесь находятся двадцать четыре раненых, — упирался суровый унтер-офицер.
— Это ошибка.
— Никаких ошибок нет.
— Но это все равно ошибка.
— Нас и двадцать пять недавно было, — вставил я.
— А вы помолчите.
— Потому что вы себя забыли посчитать, — ввернул я.
— Вы пьяны, — сурово заявил суровый унтер-офицер, и теперь я окончательно убедился, что он действительно раньше был школьным учителем. — Это дело надо выяснить, — сказал он моему унтер-офицеру.
— Уже выяснено, — ответил тот и сел.
— Я несу ответственность.
— Ты — дырка в заднице.
— Я запрещаю вам так выражаться в присутствии рядовых.
— И все же ты — то, что я сказал.
— Я доложу главному врачу.
— А я ему уже доложил.
— Что доложил?
— Что ты — дырка в заднице.
Все захохотали, и суровый унтер-офицер тоже сел. Было наверняка восемь или девять часов. Я себя прекрасно чувствовал, и теперь мы пили вино. И мне показалось, что снаружи все стало очень похоже на Венгрию, хоть мы и находились еще в Румынии. Когда мы проезжали какую-то станцию, я увидел, что таблички на сортирах были не такие, как в Венгрии. Значит, мы все же были еще в Румынии. На полях виднелись крестьяне, они махали нам шапками и кричали что-то похожее на венгерские слова. Может, мы все-таки уже приехали в Венгрию и я просто не успел прочесть таблички на сортирах как следует?
Но потом мы прибыли
Пришел врач. Это был совсем молодой человек. Он смеялся и явно тоже радовался, что у него целый поезд и что он тоже может ехать с нами, возможно, до самого Венского леса.
— Как дела, ребята? — крикнул он. — Есть у кого-нибудь боли?
Суровый унтер-офицер хотел было открыть рот, но тут мой унтер-офицер и врач переглянулись, и оба рассмеялись.
— Крамер, — воскликнул врач, — ты что тут делаешь? Опять тебе досталось на орехи?
— Вот именно, Бергханнес, опять мне досталось.
Губерт выпрыгнул из вагона и стал ходить с врачом по перрону туда и обратно. Суровый унтер-офицер состроил кислую мину, но тут опять принесли еду, и он засуетился, распределяя порции. Нам выдали белый хлеб, сыр, по одной трубочке с леденцами, сигареты и кофе. А потом еще и горячее — гуляш с лапшой, и я ел с большим аппетитом. Мой унтер-офицер все еще прогуливался с врачом по перрону. Из нашего вагона вообще никого не высадили, потом поезд тронулся, и мой унтер-офицер опять впрыгнул к нам.
— Хреново наше дело, — сказал он, — мы доедем только до приграничной зоны Венгрии, не дальше.
— Кто это сказал?
— Врач.
— Да, хреново.
— Хреново-то хреново, но, может быть, удастся один фокус.
— Что за фокус?
— Вероятно, мы сможем пересесть к лежачим, если им опять придется кое-кого выгрузить.
— И тогда мы поедем до Венского леса.
— Держи карман шире. Весь поезд идет только до Дебрецена.
— Ну и что, Дебрецен ведь близко от Будапешта.
— Конечно, и надеюсь, у нас все получится.
— А ты хорошо знаком с врачом?
— Мы вместе учились в университете.
«Вот это да, — подумалось мне, — он учился в университете». Я не произнес больше ни слова.
Мой унтер-офицер протянул мне таблетку. Теперь мы въезжали в Карпаты, прямо в самые горы, это было здорово, и тепло стало, и шнапс был великолепен и имел абрикосовый привкус…
— Ты почему замолчал?
— Ох…
— Давай, выкладывай, что случилось?
— Да я подумал, что, раз ты учился в университете, значит, ты из чистой публики.
— Дерьмо это все, скажу я тебе, и не придумывай всякий бред про университеты. А ты-то кто по профессии?
— Я печник.
— Так гордись и радуйся, что умеешь прилично сложить печь, чтобы и тяга была хорошая, и людей грела, и пищу на ней готовить можно было. У тебя в руках очень хорошее и нужное ремесло, приятель… На, выпей, только глотни как следует…