Каштаны на память
Шрифт:
— Вот именно!.. Еще выскажется старшина Колотуха — и вас будет трое, а я один! — с иронией заметил Оленев.
— Я уже давно для тебя не старшина. Разве кого-нибудь из вас можно в чем-то переспорить? Вы же все, как быки, упрямые! — сердился Максим Колотуха, а потом махнул рукой. — Твое дело. Держись только, Иван, за палубу, ее хорошо отполировали русалки, танцуя на своих хвостах.
— Зачем подобные разговорчики? Нас же люди слышат! — решительно, с обидой предупредил Оленев.
— Что, товарищи пограничники? — спросил командир переяславцев, сняв фуражку и вытирая рукой
— На всякий случай, — ответил Андрей.
— Но случай предстоит не «всякий», а очень важный, ответственный, и Оленеву надо бы остаться на левом берегу, — сказал командир переяславцев. — Там же несколько сот человек из пленных, которых мы освободили. У них уже сейчас работы по горло. Нужно снести к берегу из села все, что может плавать: колоды, доски, ворота, заборы, кадушки. Подойдут наши танкисты — им немедленно нужно передать пять тонн бензина, захваченного в Хоцках.
— Танки не бензином заправляются, а соляркой, — заметил Терентий.
— Ну да. Таких грамотных, как вы, поискать, — несердито сказал переяславец. — А немецкие «пантеры» — бензином. Скажешь, нет?
Партизаны отчаливали на лодках, на бревнах, на пароме, на плотах, державшихся на поплавках (поплавки — кадушки). Все пошло в дело, чтобы сразу же могло переправиться как можно больше людей. На пароме были даже две пушки и несколько ящиков снарядов. Пока готовились, ветер пригнал с северо-запада большие тучи, стало совсем темно, холодно.
— Тут скользко. Держись за меня, Ваня! — подал Андрей руку Оленеву.
— Хорошо, что мы вместе. А ты хотел оставить меня на том берегу, — укоризненно сказал Оленев.
— Какая же широкая река! — зажмурился Андрей.
Ему никто не ответил: и потому, что говорил он шепотом, и потому, что каждый был занят своей работой. Гребцы на левом борту изо всех сил налегали на весла, чтобы пересилить течение и ветер, который все сильнее разгуливался над водами Днепра. Тревожно бились сердца у партизан. Удастся ли без шуму и стрельбы переплыть реку? Так важно, чтобы их не заметили немцы до тех пор, пока они не взберутся на кручу, не подползут к их окопам.
Андрей вынул из кармана часы и даже в темноте увидел на белом циферблате, что стрелки сошлись: полночь. Он обернулся. На корме партизаны спускали в воду канат, по которому паром пойдет назад.
Далеко на левом берегу как бы вспыхнули облака — расцвел букет осветительных ракет, повис над черной полосой лесов. Это немцы прощупывали фронтовые рубежи. Ракеты эти за два десятка километров, но от их вспышки кольнуло в сердце каждого. Стало видно берег, к которому плыли партизаны. Над Днепром возвышались холмы, казавшиеся Андрею горами, потому что смотрел он на них снизу. А ведь по ним придется карабкаться, ползти. Ракеты угасли, и на душе отлегло. Только бы не вспыхнули они тут, над водой.
— Был бы на этом пароме канат, который мы с Максимом протянули через Днепр по ту сторону Киева, давно бы уж пристали к берегу, — сказал Андрей Оленеву.
— Вот именно. Теперь ваш канат послужит другим партизанам, а может, и красноармейцам.
Слышны всплески весел на лодках, плывущих поблизости, свист ветра, журчание
И командиры и партизаны-бойцы понимали, какая трудная и ответственная задача стоит перед ними. Все, что сделано ими до этого часа во вражеском тылу, сейчас отдалилось, как левый берег. Впереди — берег правый, их надежда, впереди — крепость, которую нужно взять внезапным штурмом. Как сложится бой? Удастся ли причалить к берегу незаметно хотя бы нескольким лодкам?.. Дед Роман убежден: немцы так ошеломлены партизанским нападением на левом берегу, что о правом не станут и думать этой ночью, ведь Красная Армия еще не близко. Наверно, так же считает и генерал Шаблий, раз дал сигнал форсировать Днепр.
Флотилия бревен и лодок идет не вслепую. Каждый окоп, каждый дзот врага, каждую тропку на правом берегу партизаны знают. Это их родная земля. Плещет днепровская волна, бойцы размеренно поднимают и опускают весла. Большинство людей стоят на левом борту. Но ветер и течение все-таки сбивают паром с курса. Андрей стал на колени, наклонился и погрузил руку в воду: пытался определить, не плывут ли вдруг по течению.
Миновав середину реки, паром внезапно во что-то уперся.
— Это мель у островка, — недовольно возвестил дед Роман. — Немного снесло. Темно. Вербу не видно. Да и я слепой уже стал.
Трое разделись и полезли в холодную воду. У них перехватило дух. Общими усилиями сняли паром с мели.
Уже виден берег, вставший над ними высокой черной стеной, над которой нависло небо, испещренное звездами. С лодок и бревен спрыгивали партизаны, хотя воды было по грудь. Надо спешить, и каждому казалось, что он будет на берегу быстрее, если добираться вплавь. Да и лодкам легче причаливать, если на них останется меньше людей.
— Вот и правый берег! — прошептал старый Роман, как молитву, и сказал тем, кто опускал канат в воду: — Хлопцы! Закрепите его за вербу!
Два парня спрыгнули на мокрый песок с концом каната. Оставшиеся на пароме перебросили на берег длинные плахи и стали стаскивать по ним орудия.
— Черт побери! Какая вода холодная! — кто-то выругался.
— Не ругайся! Днепр — святая река. Днепро — наш батько! — сказал старый паромщик Роман Шевченко.
Спрыгнули с парома и Андрей с Оленевым. Лодки все подплывали и причаливали к берегу. Для многих эти тропы знакомы: по ним хлопцы ходили к Днепру ловить рыбу, купаться. Теперь эти стежки-дорожки выводили их на плацдарм южнее Киева.
Стоколос, Колотуха и Живица ползли с разведчиками. В их ладони впивались колючки, лица заливало потом. Стучали от напряжения сердца у каждого. Потом вперед ушли трое. Их ждали с нетерпением. Разведчики возвратились быстро, сообщив, что в сотне метров — блиндаж с двумя амбразурами.
— В землянке свет. Наверное, дежурит телефонист, — добавил кто-то.
Снова бойцы заработали локтями, коленями. Сколько каждому из них пришлось проползти на этой войне! Но сейчас волнение особое, ведь они первыми, может, из всех партизан, из всей армии начинают бой за овладение плацдармом на правом берегу Днепра.