Каспар Хаузер, или Леность сердца
Шрифт:
Около восьми в гости к Квантам пришел лейтенант Хикель. Он пребывал в дурнейшем настроении, так как прошлой ночью проиграл в фараон шестьдесят пять гульденов, не смог полностью расплатиться и теперь над ним тяготел карточный долг. С Каспаром он был на редкость приветлив, расспрашивал, о чем он говорил с президентом, однако к чистосердечному рассказу юноши отнесся недоверчиво, очень уж таковой показался ему незначительным.
– Да, наш друг не из разговорчивых, – пожаловался Квант, – я, например, ничего не знал о налете на кабинет президента и едва-едва вытянул из него кое-какие сведения. Вам известны какие-нибудь подробности, господин лейтенант? Надо надеяться, что полиция уже напала на след преступников.
Хикель равнодушно отвечал, что у Альтенмура задержали подозрительного бродягу.
– Чего только не случается, – сокрушался Квант, – и какая же нужна наглость, чтобы совершить нападение на кабинет человека, стоящего во главе Апелляционного суда. – Но про себя он думал: «Хорошо, очень хорошо, малость посбили спеси с этой неприкосновенной особы! Вот здорово, оказывается, мошенники могут как следует проучить такого вельможу».
– Я буду очень удивлен, – сказал Хикель, надменно поджимая губы – светская ужимка, позаимствованная у лорда Стэнхопа, – если эта история, в свою очередь, не связана с нашим Хаузером.
Квант сделал большие глаза, потом искоса посмотрел на Каспара, не заметив, однако, испуганного взгляда юноши.
– У меня имеются основания это предполагать, – продолжал Хикель, уставившись на отполированные ногти своих красных крестьянских рук; эти руки всегда внушали Каспару необъяснимую антипатию, – у меня имеются основания, и возможно, что в свое время я изложу их. Статский советник и сам достаточно умен, чтобы знать, где собака зарыта. Только не хочет об этом говорить, уж очень не по себе ему становится.
– Не по себе? Что вы говорите! – подхватил Квант, и приятный холодок пробежал у него по спине. Учительша перестала штопать чулки и с любопытством взглянула сначала на одного, потом на другого.
– Да, да, – Хикель улыбнулся, показав свои желтые зубы, – они там, в Мюнхене, ему здорово всыпали, и теперь он чувствует себя далеко не так уверенно. Вы со мною согласны, Хаузер? – спросил он, сияющими глазами глядя то на Кванта, то на его жену.
– Мне думается, что вам не подобает так говорить о господине президенте, – храбро ответил Каспар.
Хикель изменился в лице и закусил губу.
– Нет, вы только послушайте, господин учитель, – мрачно заметил он, – где же это такое слыхано? Жаба заквакала, видать, весна на дворе.
– Весьма неуместное замечание, Хаузер, – обозлился Квант. – В присутствии господина лейтенанта полиции, равно как и в моем, вы обязаны вести себя почтительно и тихо. Убежден, что по отношению к барону Имхофу или генеральному комиссару вы бы себе ничего подобного не позволили. Это называется двоедушие. И я не замедлю сообщить графу о вашем поведении.
– Не расстраивайтесь, господин учитель, – перебил его Хикель, – ей-богу, не стоит, отнесем происшедшее за счет неразумия Хаузера. Кстати сказать, я вчера получил письмо от графа, – он вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок. – Вам, наверно, хочется знать, что он пишет, Хаузер? Ну, не так уж это лестно для вас. Добрый граф тревожится, как всегда, и рекомендует нам безоговорочную строгость, если вы будете строптивиться.
Выражение недоверия появилось на лице Каспара.
– Он так пишет? – запинаясь, спросил юноша.
– Он и тогда очень огорчался из-за ваших фокусов с дневником, – вставил Квант.
– Я ему все объясню, когда он вернется, – сказал Каспар.
Хикель потерся спиной о печку и расхохотался.
– Когда он вернется! А когда, спрашивается, да и вернется ли вообще? Сдается мне, что он не очень-то к этому стремится. Неужто вы полагаете, несмышленыш вы эдакий, что такому человеку больше нечего делать, как торчать в нашем городишке?
– Он вернется, господин лейтенант полиции, – с торжествующей улыбкой проговорил Каспар.
– Ого-го! Веское заявление, ничего не скажешь! Откуда же сие так точно известно?
– Он мне обещал, – простодушно признался Каспар. – Поклялся через год снова быть здесь. Поклялся мне восьмого декабря, значит, до его приезда осталось еще десять месяцев и шестнадцать дней.
Хикель поглядел на Кванта, Квант на свою жену, и все трое разразились хохотом.
– Считать-то он здорово научился, – сухо заметил Хикель. Затем положил руку на голову Каспара и спросил: – Кто же это срезал ваши великолепные кудри?
Квант не замедлил вмешаться, Каспар-де сам этого пожелал, после того как он, Квант, ему разъяснил, что взрослому человеку не подобает разгуливать с такой копной на голове.
– Вы можете отправляться спать, Хаузер, – закончил учитель.
Каспар попрощался со всеми за руку и вышел. Когда его шаги смолкли, Квант подкрался к двери и прислушался.
– Видите ли, господин лейтенант, – с огорчением шепнул он Хикелю, – когда он уверен или только предполагает, что его слышат, он медленно, осторожно поднимается по лестнице, но если, по его мнению, никто за ним не наблюдает, скачет как заяц через три ступеньки. Верно я говорю, жена?
Учительша подтвердила слова Кванта. Сколько же он причиняет хлопот, добавила она, шесть недель живет в доме, а в стирке уже четырнадцать рубашек; ходит расфуфыренный, как кукла, добрые люди еще спят, а он уже чистит свое платье.
Она попотчевала лейтенанта полиции рюмкой водки и ушла в соседнюю комнату успокоить раскричавшегося младенца.
– Да, с ним черт знает как трудно, – подхватил Квант сетования жены. – Недавно просматриваю я «Байрише депутиртенкаммер», Хаузер становится за моей спиной и, когда я кончил, вполголоса читает про себя название газеты, как бы дивясь этому слову. А ведь «Байрише депутиртенкаммер» читают в любом порядочном доме, не так ли? Кроме того, он ежедневно видел у нас на столе эту газету, и ее название никак не могло показаться ему новым. Я, значит, спрашиваю, неужто же он не знает, что такое «Депутиртенкаммер»? И он с невиннейшим видом мне отвечает: наверно, это комната, в которую запирают людей. Ну, скажите на милость, разве уж это не чересчур? Честное слово, надо ангелу спуститься с неба, чтобы я поверил в такую нелепость. Впрочем, я и тогда еще позволю себе усомниться, настоящий это ангел или фальшивый.