Каспар Хаузер, или Леность сердца
Шрифт:
– Что вы хотите, – отвечал лейтенант полиции, – все это сплошное надувательство. – И в то время, как он слегка покачивался, стоя на растопыренных ногах, в глазах его зажглась какая-то неопределенная, вялая ненависть.
Сплошное надувательство! Это выражение относилось не только к услышанному сейчас анекдоту, а к суете сует всего рода человеческого, если таковая не способствовала его благоденствию. Пусть люди рубят друг другу головы, пусть дерутся за ад или рай, за народ или за короля, пусть строят дома, производят на свет детей, убивают своих братьев, воруют, грабят, бесчестят, обманывают, или, напротив, честно сдирают шкуры с ближних, или совершают подвиги, для него все надувательство, кроме одного – привилегии жить безбедно и беззаботно, что, как он считал, общество обязано ему обеспечить.
Кавалер фон Ланг, благосклонно относившийся к Хикелю за его вкрадчивую услужливость, любил рассказывать, как лейтенант полиции шел однажды с его сыном, доктором философии, и тот, глядя на усеянное звездами небо, начал говорить о бесчисленных мирах там, вверху; Хикель же, состроив насмешливую физиономию, заметил: «Неужто, господин доктор, вы всерьез полагаете, что эти хорошенькие огоньки нечто большее, чем хорошенькие огоньки?»
И это была не просто необразованность, но как бы символ того высокомерия, согласно которому все было «сплошным надувательством».
Весь город знал, что Хикель живет не по средствам. Он жаждал, чтобы его принимали за человека высокого происхождения, до смерти любил элегантно одеваться и к тому же обладал отличнейшим нюхом на все необходимое для поддержания такой репутации. Сравнительно недавно члены клуба высших чиновников едва не забаллотировали Хикеля, во-первых, потому что его не любили, а во-вторых, потому что он был простолюдин, сын бедных крестьян из Домбюля. В конце концов он достиг желаемого, разнюхав семейные тайны тех, от кого зависело его принятие, и изрядно напугав их. Надворный советник Гофман, прежний его начальник, выразил свое отношение к нему, воскликнув: «Он себя не декуврирует, этот Хикель, о нет!» И правда, лейтенант полиции словно бы вечно сидел в засаде, всем оттуда управляя.
Он сумел, да еще как, поставить себя и с президентом! Более того, осмеливался выкладывать перед этим неприступным человеком горькие истины, правда, облеченные в форму любезностей или даже предостережений, но на деле бывшие только подсахаренным злоречием. Он обладал недюжинным даром пересказывать пикантные историйки и городские сплетни. Это веселило Фейербаха и заставляло его смотреть сквозь пальцы на многое другое. Непонятно, говорили люди, чем это Хикель приворожил статского советника. Так или иначе, но Фейербах всегда прислушивался к речам лейтенанта, тот же лукаво терпел сварливые нападки президента, поносившего Хикеля за легкомыслие и дурные инстинкты.
Не исключено, что именно такое долготерпение вводило в соблазн президента. Прекрасно отдавая себе отчет в пустоте и темных свойствах души лейтенанта, он тем не менее так к нему привык, что уже не имел сил оттолкнуть его от себя.
Хикелю удалось мало-помалу убедить президента, что нельзя позволять Каспару привольно повсюду расхаживать, и к нему, в качестве стража, приставили ветерана войны на деревянной ноге, да еще и однорукого. Сей храбрый воин весьма серьезно отнесся к своим обязанностям и по пятам следовал за Каспаром на потеху уличным мальчишкам. Лейтенант полиции рассчитал правильно, поскольку такая «забота» должна была ограничить свободу передвижения Каспара. Отныне жалоба следовала за жалобой, жаловался Квант, жаловался Каспар, и жаловался инвалид, которого юноше частенько удавалось перехитрить.
Каспар поведал о своей беде пастору Фурману, у которого брал уроки закона божия; старик, очень к нему благоволивший, посоветовал юноше набраться терпения.
– Что пользы от моего терпения? – упрямо воскликнул Каспар. – Мне день ото дня становится все хуже!
– Что пользы? – мягко переспросил пастор. – Что пользы господу от того, что он наблюдает нашу суету сует? Тропою терпенья господь ведет нас к добру. В саду у терпеливого произрастают розы.
Тем не менее пастор обратился к президенту, последний обещал разобраться в этой истории, но ничего не сделал. Совершая ежегодную инспекционную поездку по округу, он три недели пробыл вне города. Вернувшись, Фейербах приказал позвать к себе лейтенанта полиции.
– Послушайте-ка, Хикель, – начал он, – вы ведь хорошо знаете окрестности Ансбаха, правда? Слыхали вы когда-нибудь о замке Фалькенхауз?
– Разумеется, ваше превосходительство. Так называемый Фалькенхауз – это старый охотничий домик маркграфа в Трисдорфском лесу.
– Правильно. С некоторых пор этот охотничий домик интересует меня. Я навел справки и узнал следующее. Еще года четыре назад Фалькенхауз был обиталищем лесничего, который прожил там несколько десятилетий один как перст. Он не водил знакомства ни с одним человеком, его никогда не видели в трактире, а необходимое он самолично закупал в близлежащих деревнях. В один прекрасный день он вдруг исчез, но некий отставной жандарм будто бы видел его в Швабии. Там этот лесничий стал не то хозяином, не то управляющим большого имения. Я расследовал это дело, все подтвердилось, попутно же еще выяснилось, что этот человек октябрьской ночью 1830 года был убит в своей постели.
– Я ничего об этом не знаю. Знаю только, что Фалькенхауз заброшен, никто там не живет, и в народе рассказывают разные страшные истории об этом покинутом доме.
– Прошу вас обратить на него внимание, – сказал президент, – лучше всего пошлите туда человека, знакомого с местностью, и пусть он толком все разузнает.
– Слушаюсь, ваше превосходительство. Разрешите спросить, о чем, собственно, идет речь в данном случае?
– О Каспаре Хаузере и его пребывании в тюрьме.
– А-а! – Хикель откашлялся и поклонился, почему – неизвестно.
– Я почти уверен, что Фалькенхауз – место немилосердного его заключения. Уже из первых рассказов Каспара о том, как они шли с неизвестным, я понял, что место трагедии где-то во Франконии, неподалеку от Нюрнберга и Ансбаха. Следы привели меня к Фалькенхаузу.
– Вероятно, эта косвенная улика требуется вашему превосходительству для труда о Хаузере, – угодливо заметил Хикель.
– Да.
– Будет ли он опубликован еще в этом году? Простите мое любопытство, ваше превосходительство, но я ведь всей душою заинтересован в этом деле.
– Вы слишком много меня расспрашиваете, Хикель. Оставим это. Вот письмецо для надворного советника Гофмана, велите передать его по назначению. Завтра я намерен поехать в Фалькенхауз с советником и Каспаром. Скажите Хаузеру, чтобы он был готов, но ни в коем случае не упоминайте о цели нашей поездки.
В назначенный час Каспар явился и вскоре, к вящему своему удивлению, уже сидел в удобнейшей коляске насупротив президента и надворного советника Гофмана. Редко прерывая молчание, ехали они среди залитых солнцем весенних полей и лесов.