Каспар Хаузер, или Леность сердца
Шрифт:
– А почему, собственно?
– Я расскажу, как это было. Однажды в сентябрьский вечер они вдвоем отправились гулять по берегу реки и дошли до места, где купалась целая ватага мальчишек и юношей. В тот день стояла адская жара. Кадет предлагает последовать их примеру, раздевается и начинает уговаривать Хаузера искупаться. Но наш Хаузер уже насмерть перепуган и ни за что не хочет лезть в воду. Купальщики услышали их разговор, с издевками обступили Хаузера и собрались было силою втащить его в реку. Но он вырвался и побежал по полю так, словно за ним черти гнались, а не голые мальчишки. Кадет решил, что это уж слишком, и перестал с ним водиться. Верно я говорю, Хаузер?
Каспар кивнул. Учитель хохотал до упаду.
Несколько дней спустя фрау фон Имхоф и фрейлен фон Штиханер пришли проведать Каспара. Учительша, гордясь визитом знатных дам, ни на минуту не оставляла их и не сумела придумать ничего лучшего для поддержания разговора, как, в присутствии Каспара, вновь рассказать историю с кадетом и купаньем. Увы, на сей раз ее рассказ успеха не имел.
Дамы молча слушали и, когда она кончила, ни слова ей не сказали.
– По правде говоря, в такой трусости хорошего мало, – уже выйдя на улицу, заметила фрейлейн фон Штиханер.
– Я бы это трусостью не назвала, – отвечала фрау фон Имхоф, – все дело в том, что он безмерно любит жизнь. Любит как сумасшедший, как животное, как скупец любит свое золото. Он сам мне признался, что, ложась спать, каждый раз боится, как бы сон неприметно не перешел в смерть, и молит бога наутро даровать ему пробуждение. Нет, это не трусость; может быть, предчувствие великой опасности и еще – потребность наверстать упущенное. Вы бы видели, как он умеет радоваться любому пустяку, которого другой бы попросту не заметил. В его радости есть и величие, и что-то неземное, а в его печали или боязни что-то повергающее душу в ужас.
Дома фрау фон Имхоф ждал сюрприз – письмо от ее подруги фрау фон Каннавурф, в настоящее время находившейся в Вене, сюрприз тем более приятный, что та обещала в марте приехать в Ансбах. В письме много говорилось и о Каспаре. «На днях я прочитала труд Фейербаха и должна тебе признаться, что за всю жизнь ни одна книга меня так не взволновала. С того дня я ни о чем другом думать не могу, и сон бежит меня. Знает ли о ней сам Каспар? И как он ее воспринял? Что о ней говорит?»
Последнее фрау фон Имхоф решила оставить без ответа: ну как подступиться к Каспару с расспросами? «Если он не прочитал книги, то его неведение странно и горестно, – думала она, – но еще горестнее, еще более странно, если он ее прочитал; странно и горестно его прёбывание в Ансбахе, его должность писца, вся его жизнь; нет, нельзя вызывать его на откровенность! Всякое слово здесь может повлечь за собою беду».
И все же она стала осторожно выспрашивать Каспара, знает ли он об этой книге, слышал ли какие-нибудь разговоры о ней. Да, он знал. Но не имел ни малейшего желания ее прочитать и в ней разобраться. Прежде всего из страха: страх заставлял его избегать любого шага, который мог бы изменить его нынешнее положение, отвлечь его мысли от тягостных обстоятельств настоящего; и далее потому, что он полагал, будто в книге президента речь идет все о той же беспочвенной болтовне, которую он знал вдоль и поперек и от которой, как он сказал, у него только болело сердце, болела голова, а в душе уже давно ничего не оставалось. Все это так ему надоело, что даже от какого-то туманного намека в разговоре лицо его принимало скучливое, недовольное выражение.
И только странная случайность заставила его познакомиться с произведением, во имя его написанном.
В одно хмурое мартовское утро в здании Апелляционного суда, а вскоре затем и в городе распространился слух, что во время судебного заседания в главном зале президент вдруг лишился чувств и упал с кресла. Чиновники мигом повыскочили из своих комнат и столпились в коридорах и на лестницах. Каспар тоже встал из-за стола и последовал их примеру. Но вскоре потихоньку удалился, не желая смотреть, как президента сносят вниз по лестнице.
Когда он воротился в комнату, где ежедневно от восьми до полудня переписывал бумаги, в обществе одного только старого канцеляриста, некоего Дильмана, того еще не было на месте.
Каспар, опечаленный и перепуганный, встал у окна, пальцем бессознательно вычерчивая на помутневшем стекле имя Фейербаха.
Между тем появился Дильман и, ломая руки, пошел к своему столу.
До сегодняшнего дня старый канцелярист не обменялся и дюжиной посторонних слов с коллегой, вот уже третий месяц работавшим с ним в одной комнате.
В течение тридцати лет снимая копии с актов, приказов, уставов и приговоров, он выработал в себе необыкновенную сноровку спать; смешно было смотреть, как он дремал, тихонько всхрапывая, уперев кончик пера в бумагу, рука же его сама начинала писать дальше, как только в коридоре раздавались шаги одного из начальников, тем паче что за эти годы он изучил и запомнил походку каждого в отдельности.
Тем более был удивлен Каспар, когда Дильман подошел к нему и дрожащим голосом воскликнул:
– Несравненный муж! Только бы с ним ничего не случилось! Только бы не постигла его участь смертного!
Каспар обернулся, но ни слова не проронил.
– Да, Хаузер, для вас это была бы невозместимая утрата, – продолжал старик, – где еще в нашем жалком мире найдется человек, который бы так страстно ратовал за другого? Я не удивлюсь, если вся эта история примет дурной оборот. Да, дурной, дурной оборот неизбежен.
Каспар молча слушал, только глаза его щурились.
– Такой человек! – снова воскликнул Дильман. – За годы, которые я провел здесь, семь президентов и двадцать два правительственных советника отправились к праотцам, Хаузер, но такого среди них не было. Это титан, Хаузер, настоящий титан! Во имя справедливости он мог бы звезды сорвать с небес. Надо только присмотреться к нему, вы присматривались к нему, Хаузер? Горбинка на носу! Говорят, это признак гениальности, а чело как у Юпитера! И книга, которую он написал ради вас, Хаузер! Не книга, а пылающий костер! Читая ее, поневоле скрежещешь зубами и сжимаешь кулаки.
Каспар насупил брови.
– Я ее не читал.
Старого канцеляриста как током ударило. Он открыл рот и тяжело задышал.
– Не читали? – с трудом выдавил он из себя. – Вы – не читали? Да разве это может быть? Черт меня побери совсем! – Он засеменил к своему столу, торопливо выдвинул ящик, вытащил из него небольшую книжицу и сунул ее в руки Каспару, пробормотав: – Читайте, читайте немедленно, черт возьми!
Каспар действовал почти как Хикель в случае с учителем Квантом. Нерешительно повертел книгу в руках, потом раскрыл ее и, заметно побледнев, прочитал заглавие. Но и это не вызвало в нем любопытства и нетерпения. Он положил книгу в карман и сухо сказал: