Каспий, 1920 год
Шрифт:
Когда подходили к миноносцу на шестерке {50}, то поразило такое противоречие. Обычно выброшенный на камни корабль представляет из себя полуразвалину из ржавого и искореженного металла. А тут перед нами стоял - с небольшим креном и дифферентом на нос - эсминец, вокруг дымовых труб и надстроек которого играли пенистые буруны, но сам корпус корабля (в надводной части) был в полной исправности и аккуратно выкрашен прекрасным суриком. Только не было пушек, торпедных аппаратов и всего рангоута с такелажем.
Спустя некоторое время мы узнали у портовиков, что на миноносце
Не помню, кому принадлежала идея сгрузить с «Москвитянина» уголь, тем более что в двух бортовых ямах, горловины которых были на верхней палубе (по бокам котельного кожуха), оказалось много хорошо перемытого, блестящего угля в мелких кусках, которые кочегары и шахтеры называют «орешком».
Одна беда - почти весь уголь находился под водой, все ямы были затоплены.
* * *
Закипела работа.
Набросились, как голодные. Работали с прибаутками.
Лопатами - в мешки, мешки - на шестерки, шестерки, обходя мол, - в гавань и далее перегрузка на корабль.
Но постепенно «бодреж» стал угасать, лица стали серьезными, вместо прибауток - проклятия и мат, потому что в начале апреля вода в Каспии даже на солнце далеко не теплая, особенно если надо сидеть в ней часами.
Когда сгребли верхний слой, дальше пришлось добывать уголь из-под воды.
В каждой яме по два матроса - сперва по колено, а потом по пояс - работали в студеной воде. А из-за бурунчиков, перебегавших с одного борта на другой, приходилось мокнуть с головы до ног. Вылезешь - ветерком пронизывает. С каждым часом «добыча» угля становилась медленнее и менее продуктивной. Не хватало мешков.
Рейсы шлюпок в гавань и обратно не поспевали за работающими в ямах. Последних сперва сменяли через час, потом через полчаса, а под вечер - через десять минут. Уже многие сипели. У всех были синие руки и лица…
Невольно вспомнил, как в прошлом году «Кобчик» был послан по Неве в Ладожское озеро и, когда в Шлиссельбурге угля не оказалось, нам предложили топить угольные котлы - дровами.
Переложить колосниковые решетки было делом не очень сложным, но порт дал не «швырок», а здоровые поленницы, которые приходилось самим грузить с баржи и не только распиливать, но и раскалывать при помощи клиньев и кувалд.
Не рассчитанные на дрова котлы «Бабкок и Вилькокс» жрали их так, что авральным порядком команда круглые сутки занималась разделкой дров, а на порывистой ладожской качке это было исключительно трудным делом.
В довершение всего от сырости дров (которыми была завалена вся верхняя палуба) и от недостаточности опыта полного давления пара добиться не могли даже самые старые кочегары, и корабль «тилипал» не больше восьми узлов, а через сутки, израсходовав весь запас, приходилось возвращаться в базу.
Хорошо, что у противника не было на Валааме сильных кораблей.
Вот тогда можно было задуматься.
Что наши моряки отчаянные и смелые, знал и раньше. Но такого упорства, выносливости, стоицизма - не видел никогда, и хотя они называли разделку поленниц «каторжной работой», все же выполняли ее сами, не только без особых приказаний, но даже без уговоров.
Юденич последний раз рвался к Питеру, а белофинны ждали выгодного момента, чтобы ударить в спину. И вот в таких условиях именно эта разделка дров, требовавшая нечеловеческих усилий в течение длительного времени, показала еще раз на конкретном и наглядном примере, что значила для русского человека из народа - Октябрьская революция.
Ледовый поход был героичен, но он прошел на массовом подъеме, на общем энтузиазме, на глазах у всех. Пробивался сквозь лед флот в полном составе. А «Кобчик» выходил один. Это были будни. Команда только знала, что его сменяют сторожевики, которые работают в тех же условиях.
Сейчас в Петровске можно было наблюдать своеобразное повторение «каторжной работы» в виде добычи угля из ледяной воды, тоже без особых команд и уговоров, то есть демонстрировался не боевой, а будничный, повседневный героизм красных моряков.
Общий порыв сорвал флагмех, который, стоя над одной из ям, неосторожно изрек вслух:
– Работали-работали, а хватит всего на один котел - часа на два или на три…
Никто не рискнул одернуть или что-либо скомандовать, когда безмолвно, все как один, побросали лопаты и мешки в последние шестерки и двинулись домой. Кроме того, все равно надо было кончать не только из-за холода и воды, но и из-за наступавшей темноты.
Кто- то, желая смягчить мрачную напряженность, сострил, что «все одно дальше работать можно было только в водолазных скафандрах», но никто не отозвался. А между тем остряк был прав.
Но работали не зря.
Честно поделив уголь (кроме «Дельного», у которого был свой), на двух миноносцах подняли пары в дежурном котле так, что действовали динамо, санитарные и пожарные помпы и т.д.
Ну, заодно и обогрелись.
А наутро при всеобщем ликовании на портовой стенке появился знакомый паровоз с двумя платформами железнодорожного угля.
Наши настолько вошли в раж, что сгрузили заодно и половину запаса топлива с тендера паровоза, несмотря на вопли машиниста и начальства.
* * *
Выставил пост на конце мола, нечто вроде береговой брандвахты.
Обслуживают сигнальщики и рулевые «Деятельного».
Пытался привлечь с других миноносцев - отказ. У каждого своих дел хватает. Вернее, не только своих, но и чужих. Пока, кроме трех миноносцев и двух истребителей, здесь больше никого нет.