Кассандра

Пономаренко Сергей Анатольевич

«Без света здесь делать нечего». Он сходил к автомобилю, вооружился налобным фонариком и отправился обследовать обнаруженное помещение. Подвал был полон всякой ненужной рухляди, которую сюда сносили жильцы дома — «авось в будущем понадобится», но которая теперь даже на дрова не годилась.

— Стас! Ты здесь?! — крикнул Леонид, спускаясь по деревянной лестнице.

Он шел, то и дело спотыкаясь, поднимая тучи многолетней пыли, которая вызвала у него затяжной кашель, и фантазии о спрятанном здесь сокровище вновь вернулись к нему. Но чем дальше он продвигался, тем меньше верил в возможность что-либо здесь отыскать, разве только вывезти весь этот мусор колонной грузовиков.

«А с чего я взял, что здесь должны находиться какие-то мифические сокровища? Ведь это моя выдумка! Придет же такое в голову!»

Леонид стал пробираться к выходу, преодолевая кучи хлама, рискуя наступить в темноте на ржавый гвоздь, ругая себя за дикую фантазию, заставившую его лазить среди мусора.

А когда добрался до выхода, то обнаружил, что дверь заперта. Он стал стучать, кричать — все было бесполезно. Вероятно, Стас решил пошутить или кто-нибудь из жильцов дома вдруг вспомнил, что подвал открыт, и исправил эту ошибку. Ему вспомнился шум, из-за которого он обратил внимание на этот подвал.

«Я дуралей! Оказался в ловушке. Надеюсь, что это был подвыпивший Стас, решивший поозорничать».

Леонид начал звонить на домашний, мобильный номера Стаса, а так как тот не отвечал, отправил сообщение: «Нам немедленно надо поговорить — открой дверь подвала», затем еще одно: «Идиотская шутка, и она затянулась». Но Стас хранил молчание. Все это крайне не понравилось Леониду, и он решил обратиться за помощью к Богдане, хотя предполагал, что этим может вызвать у нее бурю негодования.

«Глупое положение — попробуй объясни ей, из-за чего оказался в подвале».

Но Богдана не ответила ни по домашнему, ни по мобильному телефону. Леонид посмотрел на часы — время уже приближалось к полуночи. «Неужели она в это время принимает ванну? Или, увидев, что я звоню, не отвечает, показывая свою обиду?» Решил, что Богдана на ночь отключила телефоны, чтобы случайный звонок не прервал ее сон.

Тогда он позвонил Эльвире. Она сразу взяла трубку, и это значило, что он ее не разбудил. Голос у нее был такой же безжизненный, как и при встрече. Он только начал рассказывать, в какое глупое положение попал, как связь нарушил сигнал — кто-то звонил ему на мобильный. Решив, что это, скорее всего, Стас, Леонид скомкал разговор с Эльвирой, пообещав через пару минут перезвонить.

К его удивлению, звонила Ксана. «А если бы я в это время лежал дома в постели? Что бы я сказал Богдане? Ведь картины среди ночи не продают и не покупают. Девица безбашенная!» — с неудовольствием подумал он.

— У тебя неприятности? — спросила Ксана ровным голосом, и в ее тоне не было даже оттенка сочувствия.

— Можно сказать — да, — осторожно ответил Леонид.

— Требуется помощь?

— Да.

— Что надо сделать?

Леонид нехотя рассказал, в какой переплет попал, особенно не надеясь на помощь этой девушки, которую он видел лишь два раза. Он постарался побыстрее закончить разговор, чтобы перезвонить Эльвире. То, что Эльвира ему поможет, он не сомневался. А этой девчонке какого рожна ехать куда-то? Ведь до сих пор она особой симпатии к нему не проявляла.

— Я приеду. Потом вернешь мне деньги за такси — у меня папа не олигарх, — согласилась Ксана.

И вновь потянулись бесконечные минуты ожидания. «Такое впечатление, что этот чересчур длинный день, состоящий из одних ожиданий, никогда не закончится», — нервничал Леонид, решив пока не звонить Эльвире.

Он нашел себе местечко — уселся на сложенных у стены старых пружинных матрасах, прислонился к стене и выключил фонарик, закрепленный на голове, — неизвестно, сколько еще придется девушку ожидать, а аккумуляторы не вечны.

Непроницаемая темнота и глухая тишина окружили его и чем-то напомнили недавнюю вылазку в дренажный лабиринт. Глаза сами по себе закрылись, и, уже засыпая, Леонид вяло подумал, что это даже хорошо — время пройдет незаметно.

13

Вечерний город, на который только начали опускаться сумерки, излучал враждебность, и мне показалось, что идущие навстречу люди настороженно присматриваются к моему потрепанному, помятому костюму, который еще не так давно был последним шиком и стоил уйму денег. Нестерпимо долгий, а главное, светлый день никак не хотел закончиться, а значит, мог в любой момент преподнести крупные неприятности, правда, и темнота не могла от них уберечь. Я старался не идти по оживленным улицам, где это было возможно, двигался переулками и, на свое счастье, пока из милицейских встречал лишь регулировщиков на перекрестках. Я не сомневался, что уже объявлен в розыск и мощная государственная машина приведена в действие, так что финал может быть лишь один — моя смерть. С того времени, как я в очередной раз изменил план и на лодке рыбака переплыл обратно на правый берег, я уже час находился в черте города, и восемь часов прошло с момента моего бегства. То, что я до сих пор на свободе, говорило о том, что пока судьба мне благоприятствует.

Первоначально я собирался добраться до ближайшей железнодорожной станции и, забравшись на любой товарняк, отправляющийся в путь, положиться на судьбу. Но я понимал, что сделать это будет непросто, к тому же отработанная смена под землей и заплыв через реку вымотали меня до изнеможения, так что я решил найти укромное местечко, чтобы пересидеть день-два. Денег на первое время у меня было предостаточно, требовался лишь надежный человек, который приютил бы, помог купить новую одежду.

Мне здорово помогло то, что я хорошо ориентировался в городе, в котором прошла моя студенческая юность. Вдруг в голову пришла мысль: как же тесно я связан с этим городом, если в третий раз, пребывая в неблагоприятных обстоятельствах, нахожусь здесь и ищу выход!

В первый раз это было в четырнадцатом году, тогда я заканчивал учебу в университете святого Владимира и серьезно влюбился в девицу с женских курсов, светловолосую Анну с потрясающей длинной косой. Она, поманив, завладела моим сердцем, разбила его, а когда я сделал ей предложение, рассмеялась в ответ:

— Ты слишком несерьезен для семейной жизни. Тебе более подходит лицедействовать, быть шутом, но не мужем. А для меня муж шут, Арлекин, — это, пардон, нонсенс!

Вскоре я узнал, что она обручилась с Дмитрием Уманским — отпрыском богатой купеческой фамилии. От горя неразделенной любви я чуть не тронулся умом, а слово «шут» жгло сердце огнем. Неужели она воспринимает меня как Арлекина, вызывающего своими слезами смех у публики? Думает, что я буду в одиночестве страдать, плакать, а она, счастливая, довольная жизнью, проходя мимо — смеяться?! И у меня созрел безумный план: накануне свадьбы застрелить ее жениха у нее на глазах. О последствиях своего поступка я старался не думать.

И вот тот день настал: на протяжении нескольких часов я следил за счастливой, ничего не подозревающей парочкой, выжидая момент, а скорее всего, набираясь решимости. Первый раз пролить кровь человека — это ведь не перепелку подстрелить на охоте.

В саду «Шато де Флер» я набрался смелости выполнить задуманное и тем самым доказать, что ее слова — «Арлекин», «шут» — по отношению ко мне несправедливы. Особенно задевало меня слово «шут».

Они прохаживались по аллее между веселыми аттракционами, слушая игру духового оркестра, поедая сладости, купленные в кондитерской на Золотоворотской. Я судорожно сжал в кармане студенческой куртки небольшой «браунинг» — сейчас понимаю, что не совсем удачное оружие для таких дел, лучше подошел бы более внушительный «Смит и Вессон» — и направился к ним, на ходу придумывая красивую фразу, которую произнесу перед тем, как разряжу в него револьвер. Я знал, что этим подписываю себе смертный приговор и умру на виселице в Лысогорском форте.