Кассандра
Шрифт:
Гроб закрыли, заиграла музыка, и он стал медленно опускаться вниз, где, как Леонид помнил, его поджидала странная парочка Харонов, помешанных на индийских верованиях, готовая тут же транспортировать тело к огненному ложу.
— Леня, ты помнишь — поминки у меня дома? — Рядом с ним оказалась расстроенная Нора, на ее щеках виднелись следы слез.
Плачущую Нору Леониду было странно видеть, это было то же самое, как если бы летом пошел снег. Но Нора, похоже, искренне оплакивала Стаса — видно, вспомнила, что в их прошлой совместной жизни было немало хорошего, а не только негатив, о котором она обычно упоминала при встречах с бывшим мужем и
— Ты, как обычно, за рулем? Что хочешь делай, но три рюмки за упокой души Стаса обязан выпить, остальные — на твое усмотрение!
— Переоденусь и приеду на такси, — пообещал Леонид и поспешил к выходу.
Женщину в темном на площадке он не нашел, мимоходом подытожив: «А зачем она мне нужна? Правда, эта красотка затмевает всех присутствующих здесь женщин!» — и сел в автомобиль.
Незнакомка в темном обнаружилась метров за триста от крематория. Несмотря на жару, она шла прогулочным шагом, особенно не прячась от солнца в тень редких деревьев. Косынку она теперь использовала как шейный платок, открыв обозрению длинные белые крашеные волосы. Если раньше по пятибалльной шкале, с точки зрения Леонида, она набрала твердые четыре балла, то теперь он дал ей все пять с плюсом. Притормозив рядом с ней, Леонид опустил окно правой дверцы и крикнул:
— Хотел еще раз извиниться за свой нелепое поведение. Присаживайтесь, подвезу вас, куда пожелаете.
Женщина, не поворачивая головы, на мгновение молча скосила глаза в его сторону, продолжая двигаться, не сбавляя темпа, но и не убыстряя его.
— А это уже некрасиво с вашей стороны — игнорировать меня, как пустое место. Неужели вам не облом тащиться пешком по такой жаре? А у меня кондиционер работает.
— А это красиво — на ходу «клеить», или как у вас это называется? Спасибо, я и пешком постою, без кондиционера! — В ее голосе не чувствовалось ни злости, ни раздражения, просто реплика на ходу.
Леонид обогнал ее, вышел из автомобиля и, идя ей навстречу, представился:
— Меня зовут Леонид — лучший друг Стаса. Не отказывайтесь, я вас подвезу, куда только скажете. И никаких возражений!
— А если я скажу, что вон та «хонда» — моя собственность и я сама доберусь туда, куда мне потребуется? — Она вновь улыбнулась, достала из сумочки ключи, и небольшой красный автомобиль отозвался на электронную команду.
— Тогда не понимаю: зачем надо было идти полкилометра пешком по жаре, да еще в гору? Можно ведь было подъехать прямо к крематорию, — недоумевал Леонид.
— Каждый сам выбирает свою Голгофу и несет свой крест… — туманно пояснила женщина в темном и, обойдя мужчину, села в свой автомобиль.
Леонид продолжал стоять, окончательно сраженный. Стекло в красном автомобиле поползло вниз, и раздался голос незнакомки:
— Леонид, думаю, вы можете мне понадобиться в будущем.
— Мой номер телефона… — оживился Леонид и протянул визитку.
— Меня зовут Мари. — Стекло вновь поднялось, и красный автомобиль быстро сорвался с места, набирая скорость.
«Может, она решила, что я за ней помчусь? — немного раздраженно подумал Леонид. Такая таинственность его насторожила. — Сама сказала, что позвонит, когда понадоблюсь». Он сел в автомобиль, тронулся и на ходу стал поспешно стаскивать с себя опостылевший пиджак.
«А в это время Стас корчится в огне при температуре в несколько сот градусов», — эта мысль его ужаснула, на лбу выступил холодный пот.
19
На поминках Леонид почувствовал, как внутри поднимается раздражение: здесь собрались в основном знакомые Норы, которые фальшиво ее утешали, как будто не знали, что со Стасом они расстались четыре года назад и живет она в гражданском браке с Олегом, также присутствующим здесь. Нора играла роль безутешной вдовы, а искреннее горе, которое он увидел в ее глазах в крематории, уступило место позерству и фальши. Подвыпив, гости стали интересоваться судьбой мастерской Стаса.
— Он всегда жил сегодняшним днем, думал… да вы прекрасно сами знаете, что Стас ни о чем не думал, а жил в свое удовольствие, — накручивала себя Нора, сбросив маску, — была задета болезненная тема. — Мастерская не приватизирована и уйдет коту под хвост! Я на нее никаких юридических прав не имею. Представьте себе — шестьдесят метров площади на Подоле — это какие деньги! Хотя бы о дочери подумал!
«А какие права ты можешь иметь, если вы уже столько лет официально в разводе и живете врозь?» — Леонид еле сдерживал себя, чтобы не сорваться, поэтому потихоньку встал и по-английски, не прощаясь, удалился. По мобильному он созвонился с несколькими приятелями Стаса, тоже художниками, и пригласил их помянуть усопшего в его мастерской. Заехал в супермаркет, набрал выпивки, закуски и на такси поехал на Подол.
На дверях мастерской бросилась в глаза наклеенная белая полоска бумаги с угрожающими печатями — он, не раздумывая, сорвал ее и открыл дверь своим ключом. Внутри все было без изменений, как прежде, лишь стол-кровать с еще расстеленной постелью зловеще напоминал о том, что именно с него отправился на небеса хозяин этих хоромов. Леониду очень захотелось, чтобы сейчас открылась дверь и зашел живой Стас с возгласом: «Как я вас всех развел! Но это мне обошлось в копеечку!»
Однако чудес в жизни бывает меньше, чем можно предположить, и он убрал постель на место, привел ложе в положение стола и начал на нем готовить поминальный ужин. «Прости меня, Стас, но у тебя в мастерской больше нет подходящего места, кроме этого стола-кровати!» — попросил он прощения у покойника, продолжавшего незримо властвовать здесь.
Вскоре в мастерской стало тесно и шумно — пришли художники, которых он позвал, и прихватили с собой друзей, которые Стаса знали только в лицо. Кто-то принес с собой выпивку, а кто-то пришел с пустыми руками и огромным желанием многократно помянуть почившего художника.
В этой компании не было чопорности, натянутости, а главное, фальши; здесь поминали Стаса, но могли рассказать и сальный анекдот, вспоминали о покойном хорошее и плохое, ибо так создан человек — в нем всего хватает. Люди свободно курили за столом, сбрасывая окурки в глиняный череп, покрытый бронзовой краской, — это была единственная вещь, сохранившаяся с того времени, когда Стас пробовал себя в лепке.
Леониду подумалось: если душа Стаса где-то рядом, то ей должно быть хорошо на все сто от таких поминок. Здесь пили много и не один раз отправляли гонцов за очередной партией горячительного. Леонид смеялся, радовался, что смог так угодить умершему приятелю, с кем-то о чем-то договаривался, о чем-то спорил, что-то обещал, что-то ему обещали.
«А почему на поминках веселого, вечно улыбающегося Стаса должно быть постно и печально? Он любил веселиться при жизни — пусть повеселится его душа с нами после смерти. Ведь наши предки до принятия христианства устраивали после похорон веселый пир — тризну».