Кассандра
Шрифт:
Вскоре затихли его шаги, и наступила полная тишина. К тишине я уже привык, труднее привыкнуть к звукам — здесь эхо со всех сторон сопровождает любое движение, и не можешь правильно определить, откуда именно исходит опасность.
Не знаю, для чего эта пещера служила пращурам, но явно не для слива отходов и нечистот — тогда канализации не существовало. Пещера небольшая, это, собственно, переплетения ходов — лабиринт, что создает иллюзию ее большей протяженности. Под этим древним городом существует множество пещер, убежищ, катакомб- захоронений, пещерных монастырей, прорытых в лессовой породе, благодаря которой они сохраняются многие сотни
У меня, пробывшего здесь невообразимо долгое время, — не знаю, как соотносятся время под землей и на земле, но явно не один к одному, — сложилось мнение, что сам лабиринт с перекрещивающимися ходами, словно стремившимися запутать идущего, играл важную роль, был не просто проходом к расположенному в центре залу. Когда я начинал по нему идти, то создавалось впечатление, что я вычерчиваю какие-то геометрические фигуры и в них заключен главный смысл. Переплетения ходов создают бесчисленное множество вариантов, и, наверное, жизни не хватит испробовать их все, а хотелось бы проверить свою догадку.
Кузьма снабдил меня запасом свечей, которые я расходую экономно, и уже научился бродить по близлежащим ходам без света. Человек — удивительное существо, когда у него отключается какая-то функция, то задействуется другая, которая совершенствуется, восполняя недостающую. Вместо зрения пришел на помощь слух и… подсознание. Несколько раз столкнувшись в темноте со стеной и задев низкий свод пещеры, я научился ощущать препятствия и обходил их, пригибался, сворачивал в нужный проход. Все это происходит само собой, без включения логического аппарата мышления, который, как оказалось, мешает. Я проводил эксперименты: пытался сознательно обходить препятствия, двигаясь в темноте. Результат был весьма плачевный и болезненный. Другое дело, когда я шел не задумываясь, не пытаясь напрячь свою память.
Попав в подземелье, первоначально я предполагал отдохнуть дня три и отправиться в путь, правда, неведомо куда. Велика страна, бывшая Российская империя, да бежать некуда, разве что уйти в тайгу, найти затерявшееся поселение староверов и прожить там оставшуюся жизнь. Но от тайги меня отделяют многие тысячи километров, а поселение староверов не так просто найти в бескрайнем море лесов, да и новая власть, наверное, им жить по-старому не разрешит, разыщет и растопчет. А чем больше я живу в подземелье, тем больше привыкаю к новому укладу жизни, мне нравится здешняя тишина и покой. Начинаю понимать чернецов, удаляющихся в пещеры, отрешающихся от всего мирского, проводящих все время в молитвах. Но молитва не для меня, пролившего за свою жизнь достаточно крови и не чувствующего раскаяния в содеянном. Хищник, убивая, борется за свою жизнь, так как в нем заложено знание: или он меня, или я его. Я — такой же хищник и хочу жить.
Я прожил бурную жизнь, у многих отнял жизнь, но это была борьба за выживание — или я их, или они меня… Воспоминания
Прошлое — словно змея в траве, на которую можно наступить, и тогда она ужалит, или пройти мимо. Предпочитаю проходить мимо, ее не трогать. Кузьма несколько раз лез со своими воспоминаниями о студенческой жизни, особенно часто вспоминал Петра, этим подводил меня к траве, где ожидает своего часа змея-прошлое, но я всякий раз переводил разговор на подземный лабиринт, и он, одержимый горячкой исследователя, оставлял в покое прошлое.
Единственная моя связь с внешним миром — Кузьма. Он появляется раз в три дня, приносит провизию — воду я научился запасать во время дождей. Сегодня пошел пятый день, как не появляется Кузьма, продукты, несмотря на экономию, уже на исходе. Почему он не идет? Что у него произошло? Что мне дальше делать?
Пока могу лишь строить предположения, в очередной раз обходя подземные владения.
Леонид открыл глаза — лучи только проснувшегося, раннего солнца обстреливали спальню, воспользовавшись тем, что с вечера Богдана забыла опустить жалюзи. Защищаясь от солнечных зайчиков, она плотно закуталась в простыню, прикрыла голову подушкой и теперь тяжело дышала под ней.
Леонид сел на кровати, потянулся и стащил с жены подушку. Ночное видение под действием яркого солнечного утра поспешило поблекнуть, стать призрачным, словно его и не было.
— Придумала с подушкой — еще задохнешься! Да и закуталась, будто… — Леонид замолчал на полуслове, заметив, что Богдана плачет.
— Что случилось? По ком звонят колокола и льются реки слез? — Хорошее настроение его не покидало, и тут он вспомнил, что сегодня похороны Стаса, — сердце уколола булавка.
— Ты… ты… сволочь! Потаскуха в штанах! — выдавила сквозь слезы Богдана.
Леонид опешил:
— Объясни толком, что произошло?!
— Ты гадина пресмыкающаяся!
— Перед кем я пресмыкаюсь?!
— Змей подколодный! Ухожу к маме!
— Собирайся и уходи, если толком не можешь объяснить! — начал заводиться Леонид. — Сегодня похороны моего друга, а ты тут истерику заводишь!
Мелькнула мысль: а почему эти два события должны исключать друг друга?
— Ты только и ждешь, чтобы я ушла! — И плач перешел в громкие рыдания.
Леониду стало жаль жену, он, как мог, стал ее успокаивать и наконец узнал о своей провинности. По ее словам, ночью он «полез» к ней, что было, в общем, неплохо, но при этом называл Эллой, а когда она возмутилась и попыталась повернуться к нему спиной, грубо взял ее силой.
— Кто такая Элла? — требовательно спросила Богдана, вытирая слезы.
— Я ночью занимался с тобой любовью?! — удивился Леонид.
— Это была не любовь, а… — Она старательно подбирала слово, вспоминая о событиях прошлой ночи. Видимо, все было не так плохо, поскольку закончила так: — Секс. Просто грубый секс! Кто такая Элла?
— Не знаю, — удивился Леонид, вспомнив, что Эльвиру он называл сокращенно Элла. — Если ты сказала правду о ночи…