Кассандра
Шрифт:
— Перейдем к делу, — сухо прервал его Никодим Павлович.
Леонид в душе торжествовал — если старый лис до сих пор поддерживает разговор, то весьма заинтересовался этими картинами.
— Я готов взять у тебя несколько картин на реализацию, естественно, не по тем ценам, какие ты ломишь. Скажем, на три месяца. Мое имя знают и здесь, и за рубежом, лучшей рекламы тебе не найти. Моя цена: пятьдесят процентов от выставленной стоимости. Через три месяца я возвращаю тебе картины или деньги, а может, и раньше.
От такого предложения у Леонида раньше дух захватило бы, даже тридцать процентов от заявленной стоимости казались хорошими деньгами, а главное, известие, что сам Никодим Павлович, очень известный коллекционер, ими заинтересовался, вызвало бы фурор, сразу активизировав интерес со стороны других коллекционеров. И подставную сделку с бизнесменом можно было не проводить — это как залп линкора, после которого все остальные выстрелы кажутся хлопками. И цену на Глущенко не надо будет понижать.
— Я не согласен. Цену вы знаете, вам, как старому и известному, могу уступить пять процентов. — У Леонида появилось ощущение, что какой-то чертик его дергает за язык, и он сам ужаснулся своим словам.
— Похоже, ты пьян или сошел с ума. Мне с тобой разговаривать не о чем — ни сейчас, ни в дальнейшем, — сухо произнес в ответ старичок.
Леонид еще долго держал возле уха трубку, слушая гудки. Внутри у него все оборвалось: большего вреда для своего дела, чем то, что он наговорил глупостей Никодиму Павловичу, трудно было даже представить. Тот предложил ему суперусловия, а он отверг их в грубой форме, оскорбил известного, влиятельного коллекционера. Он сразу представил, как Никодим Павлович набирает номера других коллекционеров и говорит: «Ленька совсем оборзел — без году неделя в нашем деле, а уже нос задрал. Надо сосунка проучить!»
— С кем ты так грубо разговаривал? — поинтересовалась Богдана.
— Не суйся, если ничего не понимаешь, — окрысился Леонид, и Богдана, обиженная его грубостью, убежала в кухню.
С тяжелым сердцем, предчувствуя грядущие неприятности, Леонид после ужина отправился смотреть телевизор, желая немного отвлечься. Вскоре ему пришлось убедиться, что предчувствия его не обманули. Позвонил главный администратор интернет-аукциона и с глубоким сожалением сообщил, что лоты Леонида придется снять:
— Смертолюбов — художник неизвестный, уже было несколько звонков от искусствоведов, они возмущены, говорят о подрыве репутации самого аукциона.
— Что с тобой? Ты заболел? — спросила Богдана, увидев, как изменился в лице Леонид.
— Я сошел с ума! Завтра обязательно встречусь с этим экстрасенсом, хотя вряд ли он сможет теперь мне помочь. Пожалуй, после того, что я совершил, надо отправляться в психушку.
22
Этой ночью Леонид не увидел продолжения сна, к чему уже привык, что его крайне расстроило. «Вначале я только удивлялся этим снам, затем пытался разобраться, к чему они снятся, а теперь даже ожидаю их, как любимого сериала».
Утром позвонил по полученному у Богданы номеру телефона, и мужчина, назвавшись диковинным именем Седрах, назначил время приема — три часа дня. Леонид не выдержал и поинтересовался:
— У вас имя индийское?
— Нет, оно не имеет к Индии отношения, оно — древнехалдейское. История этого имени…
— Спасибо, при встрече расскажете, а то я спешу.
Очень не хотелось Леониду идти на поклон к Никодиму Павловичу, но другого выхода он не видел: иначе можно было поставить крест на затее с картинами, которая ему уже влетела в копеечку. Отказ выставить его картины на аукционе сводил на нет все предпринятые до этого усилия, делал бесполезными затраты, и было понятно, что Никодим Павлович только этим не ограничится.
Предпринятые попытки Леонида дозвониться к нему по мобильному заканчивались тем, что коллекционер сбрасывал его звонок.
Пришлось встретиться с Тимой, бегающим в «шестерках» у Никодима Павловича, и через него попытаться договориться о встрече с его шефом. Тима, не откладывая дело в долгий ящик, при Леониде позвонил Никодиму Павловичу. Но как только тот услышал о просьбе Леонида, сразу ответил категорическим отказом. Тима лишь пожал плечами, выражая свое недоумение:
— Видно, ты ему здорово насолил.
Снятие картин Смертолюбова с аукциона полностью рушило все планы Леонида, когда, казалось, удача уже близка. Новые переговоры с администрацией сайта «Аукцион» ни к чему не привели, но ему прозрачно намекнули, что следует найти общий язык с Никодимом Павловичем. Пришлось Леониду вновь встретиться с Тимой, напоить его, дать «в долг» сто баксов за домашний адрес коллекционера.
Никодим Павлович жил в центральной части города, на тихой улочке, в пятиэтажной «сталинке». Входная дверь подъезда оказалась на кодовом замке, и Леониду пришлось полчаса ожидать, пока кто-нибудь из жильцов выйдет или войдет. Его спасителем оказалась невысокая девушка с огромным нетерпеливым сенбернаром, но когда Леонид попытался проскользнуть внутрь, она заслонила ему проход и устроила допрос.
— Вы к кому идете? — строго спросила она, придерживая пса, рвавшегося погулять.
— К Никодиму Павловичу, на третий этаж, — признался Леонид, не сводя с пса глаз.
— Раз так — проходите, — смилостивилась девушка.
Мощная бронированная дверь с глазком видеонаблюдения подсказала Леониду, что он у цели.
— Что вам угодно? — отозвался домофон голосом Никодима Павловича на его звонок в дверь.
— Простите меня, Никодим Павлович, я вчера не совсем корректно вел себя, — Леонид виновато опустил голову. — На меня очень подействовала смерть Стаса Новицкого, и я был сам не свой.