Кастет. Первый удар
Шрифт:
— Понял. А почему ментов туда не направить, войска, в конце концов?
— А потому, Лешенька, что войска от деревни живого места не оставят. Знаешь, что такое зачистки в Чечне? То-то и оно. Хочешь, чтобы русскую деревню так зачистили? Кроме того, ментов они ждут, к бою готовы, малой кровью не обойтись. Но они ждут и Рустама, человек Халила вчера ему позвонил, велел приехать. Често говоря, я не понимаю, что Халилу надо в твоей квартире, но очень он ей интересуется. Вот заодно у него и спросишь. Сумочку твою с оружием мои ребята вчера у человечка одного в деревне оставили, где — расскажу. Вопросы, просьбы,
— Вопросов много. Что там с моими?
— Вдова Ладыгина жива-здорова, никто к ней больше не приходил, ничем не интересовался. Чистяковых никого нет, ни Петра, ни жены его, ни дочки. Жена с дочкой — понятно, скорей всего у Исаева, а вот где Петр — хрен его знает. Леночки твоей тоже нигде нет, вернешься — проверим одну мыслишку. Черных, мама с сыном, — на Каменном острове. Женя Черных, кстати, умница большой, повезло тебе с другом. А Светлану и девчонку эту, Наташу, спрятали в укромном местечке, от греха подальше.
«Какую Наташку?» — хотел было спросить Кастет, не сразу вспомнив молоденькую немытую пацанку, с которой пили, отмечая новоселье в злосчастной квартире.
Спросил, однако, другое:
— Сколько там чеченов в этой деревне и чего с ними делать?
— Вчера было там человек 15—20, меня интересует только Халил, остальные — по ситуации…
То, что ситуация сложится не в пользу чеченцев, подразумевалось само собой…
Менеджер VIP-клуба «Bad girls» Григорий Сахнов сидел в своем кабинете и внимательно разглядывал сидящую перед ним Нелли. Она не успела сменить рабочий наряд, состоявший из символической юбочки из пластмассовых пальмовых листьев и двух золотых колечек, продетых в соски. Вид после бессонной трудовой ночи у девушки был несвежий. Менеджер Сахнов решал сложный вопрос — трахнуть Нелли сейчас или дать ей немного отдохнуть.
— Ты душ-то хоть приняла? — спросил Сахнов, так и не придя ни к какому решению, что его очень беспокоило.
Из всех клубных девиц он предпочитал именно ее и еще утром, за бритьем, представлял, что и как будет происходить в комнате отдыха персонала.
— Приняла, — вяло сказала Нелли, — поспать бы пару часиков, а? Затрахали сегодня, представляешь! Анальный секс им, видите ли, подавай! Сам знаешь — люблю я это дело, но не до такой же степени! Их — восемь бугаев, словно год не трахавшись, так еще и вибратор — девятый… Все болит. Давай вечерком, а?
Сахнов понял, что утром придется звать кого-то другого, и спросил:
— Как там наша гостья?
— Лена-то? Втягивается. Гоги ее каждую ночь жарит во все дыры. А сначала — нет, не хочу, нет, не буду. У нее мужика с зимы не было, представляешь! Я бы сдохла без этого дела, а она — не хочу, не буду!
— Курит?
— Да она по жизни не курит. Таблетки кушает перед встречей с Гоги, кокаин пару раз нюхала. Втянется!
— Ну и хорошо. Значит, давай, готовь ее по полной программе — тренажер, солярий, бассейн, массаж — пусть форму набирает. А ты иди, отдыхай тогда.
— Да я вроде отдохнула уже. Пойдем, может, покувыркаемся? Только не сзади, ладно…
— Там видно будет.
Сахнов, как и Нелли, предпочитал анальный секс.
Уже подходя к машине, Кастет почувствовал, что тело его, там, под одеждой, начинает жить своей, отдельной жизнью. Так
Рустам дремал в машине, чему-то блаженно улыбаясь. Может быть, видел во сне свои мегрельские горы, может — любимую девушку.
— Рустам, а у тебя есть любимая девушка?
— Любимая, которую сердцем люблю, или…
— Которую сердцем.
— Была. Ее замуж выдали, в Тбилиси.
Начался длинный рассказ о дивной черноволосой красавице с легендарным именем Тамара, которую родители отдали в жены немолодому уже, тридцатилетнему абхазцу, имевшему на тбилисском рынке целых пять ларьков, свою автомашину «Ауди» 1987 года выпуска и однокомнатную квартиру в Мухатгверди.
Что такое Мухатгверди — улица или район города, Рустам не знал, но, судя по рассказам родственников, находилось это очень далеко от проспекта Шота Руставели, реки Куры и горы Мтацминда, где, с гордостью напомнил Рустам, похоронена мама Сталина.
За такими познавательными разговорами дорожное время пролетело быстро. После теракта город был наполнен милицией, трижды их останавливали, проверяя машину и документы, в машине, конечно, ничего не было, а документы у Рустама были в полном порядке. Он с гордостью показывал новенький паспорт Республики Грузия, подчеркивая при этом — настоящий! — и свидетельство о регистрации, о подлинности которого скромно умалчивал.
На повороте с шоссе их остановили в четвертый раз — одинокий гаишник у приваленного к деревцу мотоцикла. У стража дорожных порядков было тяжелое грустное лицо, красные глаза и выразительный запах изо рта, поэтому Кастет, не мучая больного человека осмотром аптечки, огнетушителя и проверкой документов, сразу дал сто рублей и имел удовольствие наблюдать спину бегущего в сторону одинокого ларька правоохранителя.
После поворота ехать до деревни Пепекюля оставалось минут десять, и Кастет совсем перестал слушать Рустама, думая о предстоящем. Он совсем не знал ни местности, ни расположения построек на участке, словом, ничего, что должен бы знать солдат, идущий в бой. Но это как раз и придавало сил и уверенности в себе — по опыту он знал — решения принятые в бою, без подготовки, оказываются самыми верными.
Володя Севастьянов, которому Кастет еще в городе сообщил о предстоящей баталии, принял эту весть спокойно.
— В войнушку, значит, поиграем, — небрежно сказал он и пошевелил широкими плечами, также готовя тело к сражению.
По договоренности он должен был вмешаться в бой только в крайнем случае, а до того — пребывать в сторонке, прикрывая тылы.
Свернули налево, на единственную в деревне улицу. Кастет поехал совсем медленно, вглядываясь в номера домов, ему нужен был номер шестнадцать. В этом доме, у «хорошего человечка», сберегалась для него сумка с амуницией. Попутно он высматривал дом Петьки Чистякова. Был он там раза два, номера дома, конечно, не знал, но внешне помнил хорошо — большой необжитой, давно не крашенный домина с заросшим участком. Именно его и увидел Кастет, проехав еще сотню метров по кодцобистой деревенской улице. На покосившемся заборе была криво прибита жестянка с написанными масляной краской цифрами — один и шесть.