Кастет. Первый удар

Седов Б. К.

Когда пули отсвистели свое, встал Кастет в полный рост — такая уж воронка получилась, обрез земли как раз на уровне глаз, смотреть хорошо, а стрелять неудобно. «Гольф» чадил горящими покрышками, что тоже плюс — дымовая завеса, а сквозь нее видно, что врезался он аккурат между дверью и ближним к Кастету окном. Дыра получилась хорошая — штурмовую группу смело можно посылать, пройдут. Но не было у Лехи-старлея сейчас штурмовой группы, потому снарядил он опять гранатомет, под ноги земли подгреб, чтобы повыше встать, и в ту же дыру гранату и направил, для полного, так сказать, чеченского счастья.

Ни стонов, ни криков, ни матюгов чеченских слышно не было.

— Это есть хорошо! — сказал сам себе Кастет, последнюю гранату зарядил и приготовился вылезать.

В две короткие перебежки добрался до пролома в стене. Замер, прислушался — кроме треска огня — ничего. Прыжком, в перекате, влетел в пролом, на тело какое-то упал, неживое тело, потому не страшное. Снова замер, в дальнем углу шевеление почувствовал, не целясь короткую очередь туда послал. Из угла раздался вскрик, и опять все тихо стало. Сквознячком дым выдувать начало, и глаза уже не так ест, и видно получше.

Шесть трупов насчитал Леха в комнате и седьмой тот, что в углу шевелился. То, что это трупы, а не бойцы уже, сомнения не было — живые люди не так лежат, изломанные тела, не живые. У одного и головы нет, а это верный признак, пульс можно не щупать.

В двух шагах от Лехи лесенка на второй этаж, кто-то там мог затаиться. Только хотел Леха лесенку эту получше рассмотреть, оттуда раздался голос:

— Не стреляй, русский!

А потом и фигура появилась.

Странная какая-то, массивная, о четырех ногах. Сделала странная фигура пару шагов вниз по ступенькам — стало понятно, не один человек идет, а два. Второй первым от пули прикрывается, левой рукой за шею обнял, а в правой — пистолет. Еще через шаг стало видно, что первым Рустам идет, бледный от страха, еле ноги переставляет.

Второй, за ним, высоким кажется — оттого, что на ступеньку выше стоит, и странный какой-то — худой весь, и лицо худое, и рука, что пистолет держит. И тоже бледный, бледнее Рустама даже. На боевика совсем не похож, те крупные, крепкие, загорелые и бородатые, этот — худой, бледный, борода, правда, есть, но светлая и редкая, не чеченская борода…

Остановились в самом низу, Рустам на полу уже стоит, худой — на нижней ступеньке.

— Русский, у меня твой друг, ты отпускаешь меня, я отпускаю его и ухожу. Сам видишь — я не боевик, больной человек, приехал к другу, попрощаться приехал, умру скоро.

— Ты — Халил?

Человек отвел глаза, потом посмотрел прямо на Кастета.

— Халил. Откуда меня знаешь?

— Отпусти Рустама, поговорим.

— Рустам пусть со мной побудет, мне спокойнее. А поговорить можно.

Вышли на двор.

Впереди Халил с Рустамом, за ними Кастет. Леха спиной к остаткам стены встал, чтобы двор видеть, те двое перед ним.

— Сесть бы… — неожиданно сказал Халил.

На солнце он стал еще бледнее, на лбу выступила испарина. Пистолет вообще в карман сунул, но Рустама не отпускал, и, похоже, не столько держал его, сколько сам за него держался, чтобы не упасть.

Леха оглядел двор. Указал стволом на бревнышко, Халил кивнул благодарно и в обнимку с Рустамом добрел туда, сел.

И снова огляделся, на лес недалекий пристально посмотрел, если есть там сергачевские хлопцы, сейчас самое время им показаться, но тихо в лесочке, шевеления не заметно. А в весеннем, голом лесу спрятаться трудно, далеко он просматривается.

— Я таблетку приму, — сказал Халил, — нехорошо мне.

Он достал белый цилиндрик, в каком лекарство держат, высыпал, не считая, шарики на ладонь, кинул в рот. Посидел с минуту, закрыв глаза. Рустама он отпустил совсем, тот давно мог бы убежать, но почему-то не стал, и сейчас сидел рядом, неподвижно, вяло.

— Ты кто? — наконец спросил Кастет.

— Я — Халил!

Видимо, для кого-то этого было достаточно, но Кастету имя не говорило ничего. Поэтому он повторил:

— Ты кто?

— Я — Воин, — Халил угадал, видимо, Лехину усмешку, — я — Воин Духа, ты — Воин Тела.

Он обвел взглядом поле недавнего боя.

— Они тоже воины тела. Телу нужна кровь, их кровью был я, телу нужен Мозг, их мозгом был я, телу нужен Дух, их Духом был я… Я устал, русский, забирай своего грузина и дай мне уйти…

Халил тяжело, опираясь на плечо Рустама, поднялся и сделал шаг вперед, только один шаг, и в этот момент от ворот раздался выстрел. Кастет навскидку, в падении, послал туда длинную, во весь рожок, очередь. Перекатился ближе к бревну, вставил новый рожок.

На улице была тишина, ни шороха, ни стона, ни движения. Рустам продолжал безучастно сидеть на бревне. Халил лежал на спине, повернув лицо к Кастету, и смотрел ему в глаза неживым взглядом.

— Рустам! — окликнул его Кастет. Рустам повернул голову, посмотрел на Леху такими же мертвыми, как у убитого Халила, глазами. Наркотиками его накачали, что ли, подумал Кастет.

— Рустам, что там на улице?

Тот, не отвечая, поднялся и пошел к воротам.

— Стой, дурак, стой!

Рустам, не слыша, продолжал идти и дошел до забора. Перегнулся, посмотрел вниз и сказал: — Мертвый человек лежит. И так же неспешно вернулся обратно.

Кастет с опаской, держа автомат наготове, подбежал к забору.

На дороге лежал мертвый Володя Севастьянов.

Кастет почему-то глянул на часы, словно оставляя в памяти время гибели своего телохранителя, ставшего почти другом.

Времени играть в увлекательную игру «Что? Где? Почему?» не было. Леха быстро обшарил карманы Севастьянова, забрал бумажник и мобильный телефон — свой остался в бардачке сгоревшего «Гольфа».

Бегом вернулся к Халилу, тоже забрал все из карманов, включая бумаги, написанные причудливой арабской вязью, саудовский паспорт и роскошную, чуть ли не в золотом корпусе, трубку. В памяти есть номера телефонов — могут пригодиться. Схватил Рустама за руку, усадил его в Володькины «Жигули», сам сел за руль и, не обращая внимания на колдобины деревенского Бродвея, погнал к чистяковскому особняку.