Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи

Часть 1. ДРУГОЙ ГОРОД

Тот, кто выигрывает войну,

никогда не перестаёт воевать.

Эрнест Хемингуэй. Прощай оружие!

ПРОЛОГ

Луч света прожектора, словно потерявший след старый пес, медленно ползет по земле. Утратившие былую силу лапы осторожно ступают по промёрзшей земле, пусть и лениво, но внимательно исследуя каждый метр окружающего пространства. Время от времени натыкаясь на препятствия, зверь замирает и втягивает ноздрями стылый воздух, и неясно, ищет он отлучившегося куда-то хозяина или блуждает в поисках пропитания.

Полоса выжженной земли выровнена, вытоптана, обстреляна

беспорядочным минометным огнем, и даже густая тьма декабрьской ночи не способна скрыть всё это от стороннего наблюдателя, но круг света не доверяет поверхностным ощущениям и упорно продолжает исследовать вверенный под охрану участок. Не выдержав напора света, тени недовольно расступаются – появляются здешние немногочисленные обыватели. Словно выброшенные на берег рыбы, жадно хватают воздух беззубыми ртами воронки взрывов. Камни стыдливо прячут во мрак выщербленные туши. Яростно топорщатся обрывки колючей проволоки, тщетно пытаясь отогнать от себя освещение, а стреляные гильзы, подробно затонувшим сокровищам, интригующе поблескивают латунными боками-самоцветами, заманивая случайных путников на щедро рассаженные по всей окрестности противопехотные мины. Однако, спустя секунды, всё возвращается во мрак, тени плотнее запахивают плащи, а луч света продолжает своё безмолвное патрулирование. Ночь остаётся безмолвной.

Так продолжается целую вечность, пока круг света не натыкается на нечто чужое. Прожектор тут же замирает, пораженный находкой.

– Андрюх! Андрюх, смотри! Там! На два часа!..

– Стой, кто идёт?! – эхо голосов проносится сквозь ночь, исчезая где-то вдалеке, среди многоэтажных зданий мегаполиса.

Скрюченная фигура попадает в круг света. Человеческие очертания могут ввести в заблуждение, но уже через мгновение проявляются детали: серая бугристая кожа, длинные конечности и неподдающаяся описанию моторика, свойственная скорее куклам, чем представителям расы людей. Слышится нечленораздельный стон, существо поднимает ладони к лицу, закрываясь от слепящего света прожектора, но движения не прекращает, с самоубийственным упорством направляясь к минной полосе.

– Это… человек?..

– Не знаю… Стреляем?..

Замерший на станке крупнокалиберный монстр оживает, замечая непрошеного гостя. Раструб указующим перстом смотрит на чудовище, ожидая, когда палец испуганного караульного нажмёт на гашетку.

– Что ты предлагаешь?..

Тишину ночи разрывает оглушительная пулемётная очередь. Пули с вольфрамовыми сердечниками уносятся во тьму, попутно отрывая конечности и дробя кости неизвестного безумца, решившего пересечь карантинный периметр города М.

– Пусть всё будет не напрасно… пусть всё будет… пусть…

Будильник наручных часов пищит едва слышно, напоминая попавшего в ловушку мышонка, но этого слабого звука вполне достаточно, чтобы я моментально вырвался из объятий кошмарного сновидения. Рефлексы, не разбираясь в ситуации, подбрасывают тело вверх, заставляют руки шарить в поисках формы. Кажется, до носа всё еще долетает запах сгоревшего пороха, а на краю слышимости продолжает грохотать ДШК1. Глаза щиплет от пота, а живот сводит протяжной судорогой. Нестерпимо хочется отыскать гашетки пулемёта, цевьё автомата или ещё что-нибудь, хоть что-нибудь!.. Лишь бы было чем отмахнуться от надвигающейся из темноты твари, лишь бы заставить её замолчать, вбить в глотку эти слова, назойливо повторяющиеся в голове: «Пусть всё будет не напрасно…»

В ту ночь мы стояли в карауле на периметре. Вполне обычная смена, один из самых спокойных участков. Казалось бы, ничего не предвещало беды, но из темноты, прямо на свет прожектора, вышло одно из многочисленных порождений Города, от которых мы, собственно, и прятались за минными полосами и из-за которых торчали денно и нощно на треклятых вышках.

Образина передвигалась на двух ногах и вполне разборчиво бормотала несколько фраз, как, мать его, чертов человек!.. Но оно нихрена не было человеком… Оно родилось там, среди мрачных многоэтажек. Город слепил её из человеческой плоти, дал вкусить свежего мяса и отправил сюда, убивать людей в зелёном камуфляже, прорываться сквозь преграды на свободу, искать новые ореолы обитания, нести проказу Города дальше, к другим населённым пунктам. Мы все, даже туповатый ефрейтор Остапенко, твёрдо верили в эти постулаты. Да, брали на себя грех… Да, чёрт возьми, мы расстреливали мутировавших гражданских, тянущих к нам руки с той стороны баррикад! Засыпали землёй ямы с трупами людей и чудовищ, лишь бы они не пришли к вам в ночных кошмарах! Костьми ложились у ограждений, собственными телами пытаясь замедлить распространение Катаклизма. Мы умирали и возрождались в воспоминаниях родных, пробегали ровными чернильными дорожками по бумаге: «Проявив геройство и мужество в бою, погиб…» Все! Каждый из нас, от зелёного новобранца и до высокопоставленного офицера генерального штаба, свято верили в важность возложенной на нас миссии, ну а я… Я верил во всё это ровно до той злополучной ночи.

«С чего вдруг?» – спросил бы сторонний наблюдатель. Незначительное ведь, по своей сути, событие. Наш брат был свидетелем вещам и покруче этой: в десятки раз фантастичней, экспрессивней и, зачастую, фатальней. Я и сам многое видел, хоть и отслужил на тот момент всего ничего! Я видел истинное лицо Города, Богом клянусь! Смотрел в его глаза сквозь прицельную сетку! Не отводил взгляда, не поворачивался спиной, не сгибался и не показывал своего ужаса. До той ночи я был тверд, как камень… Но потом что-то изменилось… Мне стало казаться, что бредущая по выжженной земле тварь – единственное реальное существо, а все прочие окружающие создания – лишь порождения расшатанного воображения. В минуты тихого одиночества, после отбоя, лежа в окружении боевых товарищей, ко мне стали приходить недобрые мысли, что я так же однажды выйду на пулеметы… Так же буду закрывать рукой глаза, пытаясь рассмотреть что-то за светом прожекторов и дульными вспышками… И там, во тьме своей смерти, меня ожидает встреча со старым знакомым. Он подойдет ко мне вплотную, так близко, что я смогу различить доносящийся из разорванного горла хрип… Скорее даже не хрип, а свист воздуха у горлышка бутылки, но в свисте этом я легко узнаю однажды услышанную фразу, и тогда до меня дойдёт её тайный смысл…

Порой мне кажется, что во мне что-то сломалось в ту ночь. Что-то наподобие коренного зуба, что-то… неспособное к восстановлению… Эта поврежденная часть сознания теперь всегда будет грохотать об стенки черепа во время ходьбы, словно отломавшееся крепление внутри пластиковой машинки, дребезжащее каждый раз, когда ребенок начинает с ней играть. Только вот я не машинка… а Бог – не ребёнок…

– Опять тот сон? – доносится откуда-то со стороны тумбочки дневального.

В ответ я лишь неопределённо качаю головой.

Заметил ли этот сердобольный салага пот на моём лбу? Видел ли, как я вздрогнул от его громкого шёпота? Знает ли он, что жизнь – это ослепительный свет, бьющий в глаза, а смерть – латунь гильз под сапогами?.. Ради чего я буду существовать на гражданке без четко сформулированных приказов командиров?.. Как буду спасаться от тяжелых мыслей без распорядка дня?.. И заполнит ли что-нибудь пустоту в моей груди, когда отпадёт надобность заучивать уставы?.. Эти вопросы, словно монеты, со звоном улетают в колодец моего сознания, так и не рождая плеска воды на финише.

Прошло уже полгода с тех пор, как в городе М. смягчили карантин. Никто так и не понял, что произошло. Позавчера ты просыпаешься в доме, жители частично исчезли, частично превратились в уродливых чудовищ. На следующий день тебя, вместе с прочими напуганными обывателями, вывозят из города, толком даже не дав собрать вещи. Потом, трясясь от холода и недоедания, ты сидишь перед телевизором и смотришь, как авиация сбрасывает на твой родной город тонны химии и взрывчатки. Кольца оцепления трещат от давящего с той стороны проволоки ужаса, сюрреализм увиденного сводит солдат с ума и превращает прожженных атеистов в фанатичных верующих, и каждый из телеведущих, журналистов и политиков отвечает на вопрос «Что происходит?» не так, как прочие. Группы иностранных наблюдателей, коллегии ученых, партии демократов и либералов, корпоративные айсберги, религиозные секты и духовные общины – все они рвут друг другу глотки, плачут, крестятся, машут кипами мелко исписанной бумаги и бьют в колокола! А потом «щёлк»! Словно кто-то незримый, может быть, даже сам Бог, щёлкает пальцами, и город М. моментально становится обычным. Всё необъяснимое становится объяснимым, чудовища пропадают, и даже небо, на протяжении всего Катаклизма тонувшее в густом покрове туч, проясняется. Что это было? Куда подевались те люди, чьи фотографии до сих пор висят на стендах под надписью: «Пропали без вести»? Почему Катаклизм схлынул, и кому стоит сказать за это спасибо? Эти вопросы, скорее всего, навсегда останутся без ответа.