Катали мы ваше солнце
Шрифт:
Однако связываться с дурным богатырём ни тому, ни другому не хотелось, да и капище уже было близёхонько. Вскоре колья волокуш заскрежетали по плоским камням, и стало Брусиле с Плоскыней не до Ахтака…
Остановились, ошарашенно озираясь. Деревянные замшелые идолы явно несли на себе следы свежих увечий, причинённых, по всему видать, топором. У Старого Перуна, к примеру, было напрочь стёсано мужское естество, а у Мокоши [84] — так даже и женское…
Тем часом отворилась дверь низкой избушки, и у слобожан вовсе дух перехватило. В серой суровой рубахе до пят, весь увешанный оберегами, с посохом
Мокошь
Жена громовержца. (берендейск.)
Заробели берендеи, попятились. Вишь, какими из-под земли-то, оказывается, выходят…
А уж когда кудесник, размашисто ставя посох, приблизился и прожёг взглядом до хребта с затылицею, почуяли оба в ногах некую хрупкость.
— Сколько раз сегодня ночью на жену посягал? — глуховатым подземным голосом вопросил кудесник Плоскыню.
Тот смешался. По правде сказать, Плоскыня уж и забыл, когда он посягал на жену.
— Н-ни разу… — вымолвил он, поморгав.
Взор кудесника обратился к Брусиле.
— А ты?
— Четырежды, — весь пожимаясь от неловкости, сознался тот.
Кудесника передёрнуло.
— Б-блудодей!.. — проскрежетал он, с ненавистью глядя на Брусилу. — За сей грех пожертвуешь ещё три берендейки… Осильем блуд творили?
Слобожане облизнули губы, переглянулись.
— Не-ет… Разве что с умолвкой…
Кудесника перекривило пуще прежнего. Синие глаза его словно выцвели вмиг, стали подобны расплавленному олову. Грянула о камни железная пята посоха, высеклись, брызнули жирные искры.
— Жалуетесь, что солнышко слабо греет? — зловеще процедил незнамый Докука. — Ещё бы ему не охолонуть, добросиянному, на ваши блудние сласти глядючи… А ну отвечай, срамник: когда лобзаешь, губами плюскаешь?..
«А ведь и впрямь конец света скоро…» — подумалось вдруг одуревшему разом Плоскыне.
Проводив волчьим взглядом двух слобожан, направляющихся с гружёными волокушами к капищу, Ахтак смекнул, что забрёл слишком далеко от места битвы. Ясно виднелся деревянный колпак над жертвенным колодцем, чернели пошатнувшиеся кто куда резные идолы. Богатырь взлетел единым махом в высокое седло и погнал коня обратно — в сторону порожистой мутной Сволочи. Ездить верхом по Ярилиной Дороге почиталось величайшим грехом и у сволочан, и у теплынцев, но Ахтак не был ни тем, ни другим и, сказать по правде, тайно презирал всех берендеев. Жалкий народ — землю пашут… А бранятся так, что понимай их косоглазый богатырь получше — саблей бы изрубил…
Когда оземленелые развалины мёртвого города остались за правым плечом, Ахтак осадил коня, спешился и вновь начал оглядывать пригорки. Другой на его месте давно бы и думать забыл о той злосчастной битве. Эко диво — поперёк спины кочергой перетянули! Ну дразнят теперь, понятно, согнутый палец бесперечь издали показывают… Так ведь всех дразнят! Какого храбра ни возьми — каждому прилеплено прозвище.
Тем более кочергой-то Ахтака огрел не кто-нибудь — чёрный бес, из навьего мира выползок!.. Поразмысли здраво, махни рукой, да и живи себе дальше. Даже гордись, если хочешь, ушибленное место показывай…
Но на то он и Ахтак — обидчивый да упрямый… Ощупав чуть ли не каждый бугорок на поле недавней битвы, он и впрямь наткнулся в конце концов на изноровленную в виде пригорка крышку.
Чёрная сырая дыра напоминала жерло колодца, только не круглое, а четырёхугольное. В одну из стен были вбиты железные скобы, по которым, надо полагать, и выбрался в прошлый раз на ясный свет Ахтаков обидчик.
— Мало-мало ходи сюда!.. — гортанно крикнул богатырь в гулкую бездонную дыру. Заголосило долгое эхо.
Не дождавшись ответа, Ахтак презрительно цыкнул и протянул разочарованно:
— Э-э-э…
Чумазый бес с кочергой явно праздновал труса. Ахтак тронул верхнюю скобу, удостоверился, что вколочена она достаточно крепко, и полез вниз. Во те пещеры во глубокие…
Нащупав подошвой плотное земляное дно, вслепую высек искру и, неслышным шагом двинулся по каменному тесному отнорку, держа смоляной светоч в левой руке, а обнажённую саблю — в правой.
Подземный переход раздался, обернулся гулкой огромной полостью, тянущейся шайтан [85] знает куда и шайтан знает откуда. По дну волоклась глубокая полукруглая борозда, словно бы оставленная брюхом великой змеи. Сзади было совсем темно, а впереди мельтешили жёлтые огонёчки и перекликались хриплые бесовские голоса.
«Предки! Поддержите меня в бою под мышки!..» [86]
— Ур-р!.. — прорычал Ахтак устрашающий боевой клич, и чёрная гулкая бездна откликнулась рёвом, громом, хохотом. Но Ахтака шумом не проймёшь. Он и сам визжать умел, да так, что враги коней отворачивали… Богатырь спрыгнул в ров и, держа саблю на отлёте, вскинул повыше смоляной светоч.
Шайтан
Очевидно, бес какой-нибудь. (басурманск.)
Предки! Поддержите меня в бою под мышки!..
Ахтак дословно цитирует Олжаса Сулейменова, что заставляет усомниться в авторстве данной строки. (прим. ред.)
Наехав на неведомую неровность, вихлявое латаное солнышко подпрыгнуло, выскочило из жёлоба и, пробежав по наканавнику, с треском снесло первый оцеп на участке Люта Незнамыча. А там опять угодило в ров, постояло мгновение, поколебалось и, медленно наращивая прыть, пошло в откат.
Давненько не приключалось подобного. Ну, станется, бывало, что задурит тресветлое за второй, за третьей заставой… Но чтобы даже и до первой не добежать!.. Такая лютая проруха называлась полным откатом и была чревата неслыханно долгой, а стало быть, студёной ночью. Это уже не лёгкие утренние заморозки — этак все, глядишь, посевы наверху сгубить недолго…
В таких случаях весь цвет преисподней: розмыслы, сотники, ну и кое-кто помельче — собирался немедля в обширном подвале, равноудалённом и от Кудыкиных гор, и от Теплынь-озера. Проще говоря, располагался тот подвал как раз посерёдке большого жёлоба. И всё же на сборы часто уходило полдня, а то и целый день, хотя лошадей меняли то и дело, а уж гнали — во весь дух…
Главный розмысл навьего мира Родислав Бутыч, благообразный, статный, излыса-кудреватый старец, вошёл, заметно припадая на левую ногу. То ли подвернул второпях, то ли сглазил кто-нибудь… А то и вовсе порчу навели — завистников-то, чай, несчитано, немеряно…