Катарсис. Северная Башня
Шрифт:
– Драконы – это герб? Или реально – драконы?
– Герб. Но говорят, что до апокалипсиса драконы им были кровной роднёй.
– Всё, приплыли… Хорош, голова лопнет. Смешались в кучу кони, люди. Пожрать бы.
– В Ямах трактир неплохой. Плохо, что единственный в округе. Пива выпьем, – Клем мечтательно закатил глаза.
– Дорого, наверное.
– Не дороже денег.
– Слушай, только коротко – дворяне только те, у кого земля?
– Нет. Совсем нет. Есть личное дворянство. Правда, не наследственное. И «ал» не приставляется. Но цепь серебряную носить можно, – характерно посмотрел на меня. Ё! Александр. Ал-экс-андр. И цепь серебряная. Бывший властитель Андр. Так переводит дефектный дешифратор моё же имя моим же языком. Надмозг хренов! Устроил мне игру слов, сука! Так, завязали представляться полным именем!
– За личную достойность могут произвести, – продолжал кузнец. – От властителя и выше родом имеют право производить в дворянское достоинство. Правда, те, кого произвел властитель, дворянами считаются только при его же дворе. А вот князья производят в дворяне без оговорок. Да, маги, закончившие Университет и защитившие звание мастера на выпускном испытании, получают полное личное дворянство. То же касается мастеров света и чистоты и мастеров-охотников за тьмой.
– Так. Стало хуже. Голова щас лопнет. Но первое – что будет с самозванцем?
Клем усмехнулся:
– Разоблачение и очищение светом. Костёр.
– Не забалуешь. Цепь придётся снять.
– Не обязательно. Поверх одежды не носи – тогда это твоё личное дело. А вот когда поверх одежды, то ты этим требуешь к себе соответственного обращения. А это должно быть обоснованно.
– Второе – что за охотники?
– Одна из гильдий. Была одной из гильдий наёмников, но потом стала заниматься только тварями, нечистью, нежитью и скверной. За заслуги перед императором в очистке мира от порождений хаоса имеет особое положение.
– Они только всяких тварей изводят?
– Ага. Там такие воины – мрак! Маги через одного. Благо, в дела мирские не влезают. Договоры обычных наёмников не берут. Они вне войн людей с людьми, людей с иными светлыми разумными и вообще – светлыми меж собой. Они только тьму изводят. Но не бесплатно. И услуги их стоят очень дорого.
– Сколько?
– За Зелёную башню они бы запросили тысяч пятнадцать золотом.
– Это много?
– Ну, как тебе сказать. Очень много, но насколько много? Вот смотри. Переночевать в трактире Ям, номер на двоих – медяков двадцать. Самый лучший номер. Наесться до отвала и напиться пива – ещё столько же. Жалованье стражника в Медвиле – серебрушка в месяц. Это шестдесят медяшек. Считай, двенадцать – ну, пятнадцать серебрушек в год, если смотритель одарит за усердие. Золотой – шестьдесят серебрушек. Вон, Крап получает золотой в год. Жалование полусотника. За прежнюю доблесть. Глак с меня запросил двести пятьдесят золотых. Но он лучший учитель боя. У него дар – передавать навык. Учит очень хорошо и быстро. Он – редкость. Для меня этих денег не поднять. Бы…
– Ничего себе аппетиты у охотников!
– Так и делают они всё быстро. Вычищают скверну, как метлой. Там такие бойцы! Но тоже гибнут частенько. Да и мало их. Мастеров чуть не поимённо знает весь мир. Их мало, скверны – много.
– Понятно. А без них?
– А без них – долго, нудно, годы, десятилетия, сотни погибших. Ну, ты видел лича. Наконец-то! Пива попьём!
Ямы был несравненно богаче и крупнее Рассветного, размером с Медвил. Но Медвил крепость, а Ямы – укреплённое селение. Замка нет. Вместо замка – деревянный детинец в центре. Да и детинец этот – просто Старые Ямы, старые укрепления более древнего района города, с которого тот и начался. У площади. Напротив детинца, через площадь – каменный (не много, не мало!) храм, другие стороны площади образует управа, и напротив – таверна. Странно, чтобы остановиться на постой, надо пересечь половину города.
– Тут и заночуем. А завтра будем уже в Медной Горе, – сказал Клем, бросая поводья мальчишке, что выскочил навстречу. Кони стражников десятка Крапа уже были рассёдланы и стояли носом в кормушки. А сам Крап со своими людьми вовсю набивали животы. Ага, нам оставили место за столом. И даже уже всё заказали.
– Ну, приступим, помолясь! – потёр я руки и накинулся на еду.
Тушённая с печенью капуста. Или что-то другое, но по вкусу – капуста. Никогда не любил. А тут на ура пошла. Пиво было густым, но невкусным. Но тоже легло хорошо.
И стало – хорошо. Даже официантка преобразилась в довольно милую особу. Тьфу, да от неё же тухлой селёдкой несёт. Блин! А эти кони стоялые ржут, видя, как у меня резко упал… интерес.
Клем тоже ржёт. Намекаю ему, что поспать бы совсем не мешало. Неплохо бы и в номера. Удивляется:
– Зачем платить? У меня тут кума недалеко. Дом большой, вдовствует уже несколько лет. Детей переженила, замуж отдала. Разлетелись. Места – вдоволь. Обидится, что на постоялом дворе остался. Идём. Нет, Крап, знаю я тебя! Полночи гудеть будете! Тут буяньте. А кума у меня – праведная.
Ответом на эти слова дружный ржач.
Идти, правда, недалеко. Открыли быстро. Радостные приветствия и объятия. А кума вполне себе. Да ещё так прижимается! Закудахтала, налетели какие-то люди, двое мужиков – старик и парень. И две девки.
Проводили в баню. Не остыла ещё. Класс! Смыл дорожную пыль и пот. Выхожу – одежды нет. Клем смеётся:
– Завтра чистое будет. Ничего не пропадёт, не переживай. Кума праведная, я же говорил. Примеряй. Вот, подошло. Ничего, что коротко. Переночевать хватит. Не надо стесняться. Некого. Кума дворню отошлёт.
А в доме стол накрыт. Из-за стола да за стол. За столом – кума и девушка, что суетилась, подавала, накрывала, стеснялась. По словам кумы Клема, её дочь. Замуж выскочила, месяц замужней побыла, да пропал муженёк её. Ушёл с товаром купец, да полгода уже и не слыхать. Бывает. Мир жесток.
Я ещё плотнее утрамбовал пищу в и без того сытый желудок, затопил всё настойкой. Да так мне похорошело! Кумовья уже не стесняясь, похихикивали, щупают друг друга.
Видя, что клюю носом, хозяйка велела дочери проводить меня. Да не пьяный я! Сытым таким давно не был.
Какой кайф! На перине да на постельном белье! На хрен все эти рубахи-портки. Блин, трусы тут не предусмотрены. Ну и…! Раскинулся.
Шаги. Под одеяло – нырь! Прижалась тёплым боком.
– Эй, ты чего, девонька! У меня же бабы давно не было! Не сдержусь я! – возмущаюсь.
Рука сразу – хвать за нужное место. Прыг она на меня – поздно. Уже не сдержался. Прижалась вся, будто впаяться хочет в меня, шепчет горячо:
– Хорошо! Хорошо! Ещё! Ещё! У тебя не было, а у меня? Этот, старый, своротил да пропал, туда ему и дорога! Хрыч немощный, сморчок плюгавый! А-а-а!