Катарсис. Темные тропы
Шрифт:
Третий тоже очнулся, сучит ногами, мотает головой. Вынимаю кляп – мне же интересно, чем он будет выкупать свою никчёмную жизнь? Пересилят ли его слова ту жажду, что вызывает во мне его кровь? Одной энергией сыт не будешь. Обычная пища не даёт мне того объёма строительного материала, что требуется для ремонта моего тела, истощённого чудовищным объёмом регенерации, восстановления целостности этого тела, дисбаланса внутренних энергопотоков межрасовым кровосмешением. Да-да, потому Краснозвёздные и назвали меня выродком, что я – не совсем человек. А помесь человеческой
Ах, запасы конфискованного у несправедливо наживших? Вор всё же заинтересовал меня. Ну-ну, допустим! А если я ещё немного загадочно помолчу? И поиграю штыком перед его носом? А около паха? Давай, соловушка, пой! Ты живёшь – пока поёшь. Лекарь сказал – в морг, значит – в морг!
Глава 6
Это утро – правда – доброе. Мычу про себя, как утро красит стены древнего кремля. Настроение – имеется. Вот вроде и убил целую кучу народа, а на душе – светло. И в мешке – звякает. Соловей-соловушка за право подышать до утра сдал мне всё, что знал, и всех – кого знал. Теперь этих… не знаю даже, как их назвать – с собаками не найдут. Не-не! Всех подряд не аннигилировал…
Во какие слова выскакивают, когда сила-энергия чуть ли не из ушей выплёскивается! Мне бы сейчас вздремнуть в медитации, силушку эту, заёмную, направить на перестройку мозгов – своих и того бедного младенца, что стремительно деградирует, запертый в своём собственном неразвитом подсознании. Аутистом мальчик растёт. Растением комнатным.
Одним словом, прорядил я воровское сообщество этого городка. Именно в таких случаях уместна пословица: меньше воров – больше жизни для работяг. Нет, что-то я напутал в определениях. Суть-то такая, но – не звучит.
Но припозднился я с прополкой города от сорной травы. В том смысле, что ночь уже давно закончилась. Вон, портной стоит, мнётся. Машу ему рукой. Нет, не улыбаюсь. Учёный уже. Обсерится и убежит. Или – сердце прихватит. Ему уже на пятый десяток пошёл – почтенный возраст, для Мира. А мне он нужен. Я как тот самый Бродяга – грязный, рваный. Вымазался да оборвался весь, пока за тайниками воровскими лазил да самих их ловил. Вот же звери! Чуяли меня издали чутьём каким-то звериным – сквозануть пытались. Хорошо, я прыгаю далеко и высоко. А то бы ушли. Гадить дальше. А я не люблю, когда после меня не прибрано.
Город ещё спит. Это хорошо. Меньше глаз. Хотя я сильно не обольщаюсь. Моё мрачное Я говорит, что всё это – большая деревня – все и всё видят и слышат. И ещё помню, что деревня всегда встаёт засветло. Ну, я надеюсь, нам не придётся возвращаться в этот городишко. Раздеваюсь, безжалостно дорывая своё тряпьё, моюсь из бочки, куда натаскал воды из колодца парнишка-конюх. Эта бочка у него для естественного подогрева воды приспособлена. Парень хмурится. А я что говорил? Деревня уже на ногах! Ногой двигаю к нему обрывки своей одежды. Ну, хоть – ветошь. Подтереться там, полы вымыть. Парень светлеет лицом.
Портной помогает мне одеться согласно последней моде этих краёв. Мне не нравится, но моё мнение не учитывается, потому – без вариантов. Позвенев мешком, достаю горсть монет и протягиваю портному. Надо же какой! Копается в монетах, отсчитывает только столько, сколько считает достаточным. Кланяется, собрался уходить, но я не пускаю. Бросаю красную монетку конюху, показываю, что нам с портным очень хочется промочить горло. Ну, потираю себе кадык привычным жестом. Парень понял, кивает, но говорит:
– Этого мало, господин! Не будете же вы пить недельной давности пиво?
Согласен. Протягиваю ладонь с монетами. Парень отбирает нужное количество, лукаво улыбается:
– Благодарю за вашу щедрость, господин! Я взял и себе на кружечку. Недельного. Ваши кони будут готовы первыми!
Застёгиваю портупею поверх всех одёжек, веду портного в холл нашего постоялого двора. Тут имеются лавки и столы. Только кухни нет. Кухарка – жена хозяина – померла этим годом. А сам он готовит так хорошо, что благоразумно всех отсылает к конкурентам через дорогу. А детей мужику Триединый не дал. Бывает!
Выпили с портным по кружечке какой-то бурды. Ничем не лучше недельного пива. Хотя, если это же, но киснущее без холодильника неделю – бр-р-р! Портной долго благодарит, кланяется, желает нам всего-всего, да поболее-поболее! А приятно ощущать себя падишахом. Хоть и на час.
Расплачиваюсь за постой и услуги конюшни с хозяином. Потому как легко пришло – должно уйти быстрее визга, чтобы карму не изговнять. Так вот, хозяин, ощущая вес монет, стал такой проницательный, что понял все мои жесты – до единого. И побежал к заклятому другу – сопернику – конкуренту, через дорогу – за нашим завтраком. Платил-то я вперёд. И сделал вид, что и не догадываюсь о связи хозяина нашего крова с исчезнувшими уродами. Потому как он уже наказан. Не сама его супруга убралась. Не сама. Помогли ей. Вот и трактирщик боялся, что помогут и ему освободить помещение. Стучал. А жить-то хочется. Даже в страхе и мерзости. Ему. А кто я, чтобы судить его? Надеюсь, больше не увидимся.
А я пошёл будить моих попутчиков. Пад страдает с похмелья. Как он думает.
– Ты выглядишь до тошноты бодрым! – приветствует он меня, подвинувшись, пропуская меня в комнату женщин.
А как страдает Лилия! Ещё бы – на похмелье ещё и отравление неведомым сонным газом. Пламя – смурная. Мальчик – кричит. А мать – злюка – не даёт ему к груди присосаться, не хочет его продуктами похмельными кормить. И все – на нервах. Ещё бы – проснулись – ветер гуляет через распахнутые окна, двери не заперты, меня нет.
– Ты где был?! – строго шумит Лилия, вставая в классическую позу – руки в боки. Только вот карикатурно это выглядит. Да и тюбетейки у меня нет. С похмелья – мятая, со сна – всклокоченная, спросонья – теплая, распаренная, груди, полные молока, натянули тонкую сорочку, торчат острые пики, по которым соскучился малыш. На просвет окна её сорочка совсем прозрачная, будто и нет её вовсе – все линии и выпуклости как в зеркале. Столько детей выносила, а талия – имеется. И животик – вполне себе. Животик, не брюхо. А она ещё и ноги расставила, как сержант в учебке.