Катарсис. Темные тропы
Шрифт:
Влюблённый Повелитель Нежити, Меченный Смертью, Несущий Смерть – разве не смешно? Мне – нет.
Вот в этом-то всё и дело! Дело как раз в том, что кому какое дело до моих чувств? Кто я? Тёплый Бродяга, чудом сохранивший сердцебиение и возможность с горем пополам мыслить. Урод, на которого взглянешь – прослезишься, а к ночи встретишь – обгадишься и не уснёшь. А зачем чувства без взаимности? А какая может быть взаимность ко МНЕ от ТАКОЙ ЖЕНЩИНЫ? А?
Вот и посиди, подумай!
Скажи мне, кто твои близкие, кто твои враги – я скажу, кто ты! Кто её мужчины? Им памятники ставят, о них легенды ходят. Только такие мужи достойны её. Кто её враги? Демоны, Церковь, глобальные, властные личности, структуры, что заказали её, но зацепили лишь её детей. Не хило! Почувствуй уровень высоты бытия! А с другой стороны – великолепные бойцы и маги перед ней преклоняются. Куда она едет? В столицу. К лучшему лекарю Мира, по личному приглашению Великого Инквизитора, считай – Престола. Обоих Престолов – Мирского и Церковного.
А кто я? Мерзость, недоразумение, игрушка прихоти неведомых сущностей. Деревенский дурачок, безобидный и неопасный. Сломанный, не умерший, но и не живой. Так… грязь из-под ногтей! Никто. Даже не так – никто, а – ничто! Не «кто-то», а «что-то». Вещь, скотина, Бродяга, наконец! Их же тоже штуками считают.
Да, я – в её объятиях. Но не моя это заслуга. Вино это виновато. Меня приняли почему-то за её любовника. Привиделось ей спьяну. Да и жилетка я – поплакаться. Пада, вон, стесняется. А я вроде и не мужик. Мне оба мужских ядра… Да что уж об этом? То есть я и не мужик уже. По её мнению, видимо. И что, что у меня штаны чуть не рвутся? Видимо, считается, что всё это уже не должно работать. Можно, как подружке или подушке выплакаться.
И это – только первое. Первый повод похандрить. Второй – двойственность моих ощущений и предубеждений. Часть меня прямо трепещет от восторга, испытывая сладко-томные муки чувств. А вот другая моя часть просто категорически уверена, что любовь, любая, безнадёжная, неразделённая и даже – разделённая, ответная, пылкая и сжигающая, крепкая и стойкая, вообще любая – лишь предвестник чудовищной боли. Такой боли, которую невозможно вынести, вытерпеть, выразить словами, да и просто осмыслить.
И с этим, моим мрачным и отчаявшимся Я перекликается ещё один повод похандрить. Я – проклятие. Я – Метка Смерти. Я – несу лишь Смерть. А я не хочу смерти не только этой Женщине, от которой всё трепещет во мне, но и этой девочке, этому малышу, что спит, разинув рот и пыхтя через пуговку носа, не хочу смерти даже Паду, который мне только попутчик, едва скрывающий ко мне сложную гамму негативных чувств – ненависти, презрения, отвращения, оскорбления тем, что именно я, а не он… ну, многое. Многое я делаю, много каких ниш жизненных я занял рядом с этими людьми в этой комнате, а не он. Я даже не хотел смерти Суслику, Мертвяку, Мерзости. Но эти трое мертвы. Как и десяток других людей, которых я вообще не знал. Как и сотни тех, кого я ещё не знаю, но я уже знаю: они все – умрут. Из-за меня. Потому как я проклят.
Странный звук, выбивающийся из логики привычных звуков, отвлёк меня от размышлений, не позволив мне не то, что выработать решение, а даже проработать поле задач и подтекстов. А что за звук? Скрежет… Засова. Засов чуть сдвигается.
Казалось, кинжалы Лилии сами прыгнули в мои руки. Вытекаю из объятий женщины. В этот раз она не удерживала меня. Заспалась. Только вот… этот запах! Их крепкий сон вызван этим запахом. А я? И на меня почти не подействовало. Почти. Я же тоже задремал, расхандрившись. Медленно, чтобы не стукнуть каблуками, не скрипнуть досками полов, смещаюсь за дверь. Открывшись, дверь меня и прикроет.
Часть меня просто вопит, что это лиходеи, что их всех надо немедленно обратить в прах, «перемножить на ноль», «погасить», чтобы предотвратить угрозу гражданским – женщинам и детям. Потому как применение отравляющих газов – уже акт агрессии.
Но часть меня верит, что всё это – нелепые совпадения. Что запах этот и крепкий сон всех в комнате имеют какое-то естественное происхождение, а открывающийся засов – совпадение. Кто-то перепутал комнату и теперь спьяну искренне недоумевает – чё за нах? И кинжалом через щёлки сдвигает засов. Бывает же? Во что угодно поверю, лишь бы не верить, что все люди – скоты, весь мир – помойка, а светило – просто шар горящего газа в неосмыслимой дали от меня. Так не хочется убивать!
Дверь, тихо скрипнув, отворилась, как я и рассчитывал, закрыв меня.
– Хозяйка? – вкрадчиво спросил угодливый голос.
Ну вот! Говорю же – попутали!
– Готовы! – говорит другой голос. – Быстро шмонаем и – валим! Твоя – мелкая.
Всё! Они вынесли себе приговор. Больше в моей голове нет сомнений. Лишь размышление – что с ними делать? Кубометр праха в комнате – неэстетично. Дорогим мне людям придётся дышать этой грязью. Потому штык так и болтается на поясе. Кровь лить – тоже. Ещё и утром, спросонья, да с похмелья – испужаются. Да и тот самый, мрачный Я настаивает, что бить надо аккуратно, но – сильно. И не оставлять следов. Настаивает, что нет человека – нет и проблемы. Тем более вопросов.
Рукоять кинжала с бесшумного замаха опускается на основание шеи того, кто распоряжался – «шмонать и валить». Я счёл его старшим, а значит, более опасным. Второму я просто вгоняю нос в голову. И даже немного удивился. Откуда в этом тощем – кожа да кости – теле столько силы и скорости удара? Поднимая их за воротники – уже не удивился. Вспомнил, что я немного Бродяга, вспомнил, как я прыгнул тогда на несколько шагов, перелетев через насильника.
А вот куда их тащить дальше? К Паду, в нашу комнату? А как я попрошу открыть мне дверь? Выразительным мычанием? Деликатным постукиванием лбом в запертую дверь? Тащить их по лестнице через весь холл – на улицу?
Так, а как они тут оказались? Откуда? Тащу оба тела, как мешки, толкая плечами двери. Одна открылась.
– Ну? – спрашивает меня оттуда человек, вставая с лежанки. Пинаю его костяной, негнущейся ногой в живот, опрокидывая обратно на лежак, сверху накидываю оба тела, добавляю хозяину комнаты в висок кулаком, без размаха, так, как отмахнувшись.
Возвращаюсь по коридору, притворяю дверь в комнату Лилии, иду обратно к уродам. Связываю их, один помирает. Тот, которому я нос загнал в мозг. Чтобы сила не пропала напрасно, пускаю его на пепел штыком.
Ух! Аж в глазах рассвело. Хорошо-то как!
Тот, которому я висок погладил, уже очнулся, выпучив глаза, воет – в кляп в своём рту.
Подношу ему штык под нос и прикладываю палец к губам. Икает, но – затыкается. Приставляю штык к его паху, выдёргиваю кляп.
Нет, я тут совсем ни при чём! Это я про то, что приношу смерть, что я – проклятие, и беды потому льнут к нам. Они просто увидели гражданочку, что прикинута не по охране, а замашки барские – холуя одевает у портного, причём дамочка с головой совсем не дружит.
Тут я не мог не согласиться – это так!
Так вот, барыня, по их мнению, рамсы попутала, живёт не по понятиям – с холуями за одним столом сидит, напивается вдрызг, не обеспечив собственной безопасности. А значит – что? Что она – глупая. И деньги всё одно потеряет. Не сегодня – так завтра. Глупцам деньги не нужны. Они им достались несправедливо, случайно. И просто обязаны перейти в более надёжные руки, которые лучше знают, как тяжко деньги даются. И как и на что их следует потратить.
Когда пошла песня про то, что у них – семеро по лавкам, а ещё столько же – под шконкой, что не они такие, а жизнь такая, протыкаю ему артерию кинжалом и припадаю к его грязной шее, как к пробитому шлангу. И глотаю, глотаю, захлёбываясь. От восторга – тоже. Пока тело в моих руках не утекло меж пальцев серой взвесью.