Катарсис. Темные тропы
Шрифт:
Но это несправедливо! Позволить этому мусору продолжить себя в веках – преступление перед человечеством. А потому – семя их умирает прямо в лоне этой женщины. По моему желанию. Если бы ещё знать, что именно я сделал для этого?!
Девочка туго затягивает руки хозяйки полосами ткани. Киваю головой, одобрительно, мысленно хвалю девочку. Она – молодец. Во всём сегодня себя показала с исключительно замечательной стороны. Лицо девочки стремительно догнало в расцветке свои же волосы и превалирующую расцветку одежды остальных.
А старшая – как-то смешно – присела, чуть поклонилась, приняла какое-то подобие помпезности на лицо, стала говорить:
– Я – Лилия Медногорская, властительница земель Медной Горы, что на западных землях Порубежья Империи, знаменосец Князей Волка, благодарю вас за оказанную помощь, за наше спасение. Мы в неоплатном долгу перед вами. Кому мы обязаны спасением?
И тут я опять задумался. Понятно, что она спрашивает, так вот, витиевато – «а ты хто, собственно?» Но вот кому она обязана своим спасением? Кто та гнида, что сунула меня сюда? В этот вот мешок ломаных костей и гнилого мяса, с разбалансированной нервной системой и противофазной энергетикой?
Чувствуя, что пауза затягивается, ткнул рукой в небо над головой, а потом мысленно продекларировал, а рыжая девочка озвучила:
– Он говорит, что спасением вы, госпожа, обязана не ему, а вашим богам, им и должны. А как его имя – он сам не знает.
Лилия Медногорская переглянулась со своим воином, повернулась ко мне:
– А какие ваши дальнейшие планы?
В ответ я пожал плечами, а Пламя озвучила:
– Говорит, нет у него планов. А собирается он – собрать то, что тут плохо лежит и… Валить? А, уходить отсюда. Пока… падальщики? Пока твари не набежали.
Лилия опять переглянулась с парнем, говорит:
– А можем ли мы просить вас сопроводить нас, помочь нам? Видите ли, у нас есть золото. Немного, но – есть. А вот людей у меня не осталось. А нам надо попасть в столицу.
Я пожал плечами, потом – кивнул. Если всё едино – что делать, то ведь едино – что не делать?!
А Пламя озвучивает:
– У него нет к нам злобы. Говорит, что не надо его бояться.
– Да как его не бояться?!.. – воскликнула Лилия, но осеклась, пряча глаза.
Я усмехнулся. И этим сделал ещё хуже. Отшатнулись не только Лилия и Пламя – даже боец обратно схватился за топор, отступая на пару шагов. Видимо, у меня настолько добрая и открытая улыбка, прямо – гагаринская, что ею можно страдающих запорами лечить.
Потому, поняв, что дипломат из меня никакой, забил, занялся делом. Меня как раз перестало разрывать изнутри давлением… непонятно чего, потому я утилизировал тела, освобождённые от рухляди. Кстати, от трупов выхлоп – никакой. Есть, конечно, но – никакой.
Отморозков особо и не шмонали. Там поживиться было совсем нечем. Потому обращал их в пыль вместе с их ржавым и дряхлым тряпьём и вещами.
Долго стоял над телами трёх молоденьких девочек, с сожалением смотря на них. Душу мою щипало. Им бы жизнь преумножать. Всё для этого есть. Тела – гармоничные, родины животов – приёмистые, дитя выносили бы, родили бы без сложностей, ведь кости таза достаточно проходимые, груди развиты, выкормили бы, каналы жизненной силы чистые, головы были светлые. Здоровые дети бы народились, поднялись бы. Но девушки полетели по ветру – прахом.
А это моё оцепенение вызвало такое же оцепенение и троих живых. Раненые – живыми ещё не считаются. Дитя и так было в постоянном оцепенении. Проклят он. Его каналы жизни перевиты, заблокированы, запутаны. Почти как мои. Но у меня – врождённое.
Видел, как Пламя пересказывает им те слова, что я позволил ей уловить в моем прощальном обращении к девушкам. Я надеялся, что в будущем Круге им достанется лучшая Доля. Они выстрадали своё.
Как я и говорил, с трупов никакого толку. Сила от них приходила плохая. Я её развеивал обратно в воздухе. Особенно – с тел отморозков. Потому предложил воинов Красной Горы захоронить. И этим вызвал ужас у живых.
А когда поднялся тот боец, которому я запретил умирать, понял – почему. Почему надо было именно уничтожить тела.
Боец поднялся быстро. Как будто и не был смертельно ранен. Второй – даже в сознание не пришёл, а этот встал. И кинулся на Пада – бойца Лилии, которому повезло меньше остальных пострадать в этой потасовке.
Хорошо, я рядом был. Отшвырнул этого поднявшегося. С такой злостью толкнул поднявшегося бойца, что его снесло, будто в него машина врезалась. Только тогда я понял, насколько этот поднявшийся неправильный. Ток жизненных сил в нём сменился током какой-то другой силы. Плохой силы, вызывающей ощущение нечистоты, противной сырости, промозглости, стылости.
«Не смей!» – мысленно крикнул я, выхватывая свой штык из ножен, с желанием развеять пеплом и этого бойца, коль уж его выздоровление не сложилось. Но боец замер, вытянувшись в струнку, как салага перед сержантом-дембелем. И смотрит мне в лицо бездумными глазами трупа.
И я передумал его уничтожать. Велел поставить повозку на дорогу. Тоже зря. Кони его боялись, как мертвеца. Блин! Так он и есть мертвец! Похудеть – не встать!
А как похудели живые! Ну про мальчика не говорю, он вообще сам в себе, навсегда. А вот эти трое – стоят с лицами цвета этого поднятого бойца, губы трясутся, ножи трясутся.
Они – живые. Боец – нет. А я? Я кто? Я какой? Кожа теплая. Стала. Сердце бьётся. Теперь. Но нежить слушается меня беспрекословно. Может, отморозки были правы? Я – хозяин нежити? А кто хозяин нежити? Нежить. Некромант. Я некромант? Гля-ка, муха! Вот повезло, так повезло! Ё-ё! Ведь всегда мечтал о готической романтике некрофилии! Это сарказм, если что. Никогда не понимал этого самоубийственного увлечения молодёжи.
Одним словом – настроения никакого. Потому работа закипела.
Раненого положили в повозку, Пад – за «водилу кобылы», Лилия с ребёнком – туда же, шмотьё, что признано ценным – в «багажник», девочка и я – едем на следе от телеги. То есть следом идёт. По разные стороны дороги. Самого тошнит, как от меня воняет.