Катарсис
Шрифт:
— А кто не сбежал, неужели всех выбили?
— Не всех. Мужчины клана принимали чужие имена, скрывались. Добычу средств пришлось переводить в незаконную сторону. Угон скота, черная дань, грабежи, — он сощурился на меня, — неужели не слыхал ты об Роб Рое? Благородный разбойник из МакГрегоров, воспетый самим Вальтером Скотом?
— Читал, — поднял я глаза вверх, вспоминая детские годы, — только давно дело было.
— Стало быть, ты читал английское издание семнадцатого года или позже. Наше еще не вышло. Я подписан
— Разбойничий клан, стало быть?
— Очень даже. Теперь понимаешь, что и у нас может быть свой Роб Рой? — Гурский улыбался, — и лучше с пользой для отечества, которую ты уже приносишь, как мало кто способен.
— Неожиданно. Как-то не задумывался о такой стороне дела.
— А ты задумайся.
— И Грейг, как его, Алексей Самуилович, тоже с разбойничьим норовом?
— Отчаянный храбрец, весь в отца. Тот молодец был. Вхож в самые тайные дела. Командовал кораблем, на котором вывезли княжну Тараканову, воевал и в турецкую, и в шведскую. Так угодил матушке Екатерине, что та пожаловала его сына младенца Алексея сразу мичманом. Так и есть он с тех пор продолжатель дела отца своего.
— А матушка его тоже англичанка?
— Еще какая, — улыбнулся Гурский, — из Куков. Тот самый Джеймс Кук ей двоюродным братом приходился.
— То есть, наш капитан вояка и предприниматель?
— Это да. Где только не воевал, куда только не ходил. Не думай, что он только на кораблях живет. Он еще военный губернатор Николаева и Севастополя. И наук не чужд. Построил морскую обсерваторию и библиотеку. Даже николаевский ссудный банк его рук дело.
— Полезный дядька, — кивнул я.
— Очень. А для тебя хорош тем, что выступает за паровые суда.
— Разве кто выступает против?
— Совсем ты от жизни оторвался. Конечно! И далеко ходить не надо. Партнер Грейга по взятию Анапы, Светлейший князь Александр Сергеевич Меньшиков.
— Как так? Насколько я слышал, десантная операция проведена блестяще. И Меньшиков там браво командовал. И здесь развернулся. Для таких дел ум надобен и стремление к новизне.
— Да, развернулся. Вы немного не застали его. Ранен и уехал лечиться. Обе ноги ядром повреждены. В армию, думаю, не вернется.
— Как можно противиться прогрессу?
— Да вот так и можно. Впрочем, случилась с ним странная перемена. Был раньше известный либерал. Все планы по освобождению крестьян рисовал, науке благодетельствовал, балагур и весельчак. Даже в немилость некую попал за свои прожекты. А вот как Николай Павлович вступил на престол, так как отрезало. Поддерживает самые жесткие кары и ответы, никакого либерализма. Но и паровики не терпит, и ничего нового.
— Странно. Грейг определенно лучше в этом плане. Холостяк?
— А вот и нет. Забавная история вышла прошлый год. Он взял да и обвенчался
— Любовь?
— Не без нее. Она Лея Михелевна Сталинская, дочь трактирщика. В то время приехала в Николаев с поставками леса. Возникли сложности, и она добилась аудиенции Грейга. Вошла поставщиком, а вышла тайной женой. Но никто не думал, что он решится устроить официальный брак, хоть и имеет от нее двух сыновей.
Нас пригласили в офицерскую каюту. Государь уже отобедал отдельно и отбыл на берег. Гурский представил меня Грейгу и усадил рядом. Он мне сразу понравился. Чисто выбритый, живые глаза на длинном лице, бакенбарды в рыжину.
— Очень приятно видеть вас за совместной трапезой, — начал разговор Алексей Самуилович.
— Тогда за знакомство, — я поднял тяжелый бокал с красным густым вином.
— Профит, — мы чокнулись.
— Итак, Андрей Георгиевич, позвольте поинтересоваться самочувствием капитана Самуэля Робинса.
— Вполне хорошее самочувствие. Несколько устал от лечения душевных ран с помощью водки в компании казаков, но бодр и полон надежд.
— Позвольте остаться ему на «Париже».
— Забирайте. Только он очень желал увидеть пуски ракет из моих установок. А я имел неосторожность пообещать ему это.
— Меня тоже интересуют ваши достижения.
— Увы, обсуждать сейчас мне нечего. Но непременно испытаем, как только появятся оные.
На дружественной и нейтральной ноте мы перешли к обсуждению насущных дел. Позвали Самуэля и дали место за столом для опохмелья.
Вечером состоялся ужин. После которого меня позвал Государь для аудиенции.
— Прежде всего я хочу показать тот предмет, который должен воссоединиться с найденным в Варне, — он развернул черный бархат и извлек нечто, похожее на жезл.
Зеленоватый, очень тяжелый металл покрыт тонким узором и непонятными письменами. Выступы и шпеньки со всех сторон, на верхушке выемка и сходящиеся формы.
— Что с ним делать? Это посох? — кручу я его в руках.
— Не знаю. И никто не знает. Он указан на изображениях, но надписей в отношении его нет. Тем не менее, этот жезл играет какую-то роль. Мы близки к цели.
— А вы не боитесь, что мне придется воспользоваться артефактом?
— Много думал об этом. И не один я. И считаю, что дружба для вас не пустой звук. Вы— человек чести.
— Да я не про это. Может случиться так, что нельзя будет по-другому. Я буду вынужден принять его силу, потому что никого другого рядом не будет.
— Чему быть, того не миновать. Я вам верю, Зарайский.
— Что ж, держите обратно странный посох, — улыбаюсь я.
— Теперь перейдем к другим вопросам. Я хочу услышать ваше мнение по поводу эпидемии чумы.