Катары
Шрифт:
— Я ждал тебя, — произнес он.
Ле Биан подошел, держа его на мушке револьвера:
— Сдавайся, все кончено!
— Можно мне и не угрожать. Я умею признавать поражение. Мне очень жаль. Я даже очень опечален. Нет, не за себя — я всего лишь маленькое звено цепи, протянутой через века. Мне грустно потому, что вновь погибает наш Идеал. Мир снова упустил шанс познать Новый Порядок. Здравый порядок, идущий от корней нашей земли, наших народов.
Не прерывая речи, он засунул руку в складки мантии.
— Берегись, — пригрозил Ле Биан, — стрелять буду!
От
— Не беспокойся, — ответил фон Граф. — Ты победил. Но не совсем.
Лицо его осветилось странной улыбкой, и тут Ле Биан все понял. Он кинулся на главу новых катаров, но было поздно: тот уже бросил четыре куска пергамента на жаровню. Тайный эдикт Константина стал добычей огня. На глазах у историка полыхал главный секрет истории.
— Это всего лишь документ, который доказывал очевидное, — сказал фон Граф совершенно спокойно. — Настанет день, и вновь восторжествуют боги предков, и возродится древний Орден.
Фон Граф протянул руку и снял со стены трубу. Он дунул в нее, и звук из чрева горы пронесся по всей крепости. В последний раз он улыбнулся Ле Биану, а затем послышался слабый хруст. Фон Граф опустился на колени. На губах у него выступила белая пена.
— Цианистый калий! — воскликнул Ле Биан.
В тот же самый миг во дворе крепости рухнули с той же белой пеной на губах три товарища фон Графа: они услышали трубу и исполнили последний приказ своего начальника.
По этому же звуку и Леон нашел, наконец, Ле Биана. Он вошел в логово Ордена и увидел труп фон Графа. Рядом стоял молодой историк, придерживая левой рукой правую.
— О! ну теперь-то я, верно, заслужил ту медальку, нет?
ГЛАВА 76
Мишель Жуайё был учитель настоящий — не из тех, кто, выходя из класса, немедленно становится заурядным обывателем. Нет, Жуайё был учителем до глубины души, а потому считал, что понять жизнь просто — достаточно написать нужные слова мелом крупно на черной доске. И когда он открыл дверь больничной палаты, в которой лежал Ле Биан, тот точно знал: сейчас ему будет выставлена отметка за поведение.
— Ну, Пьер, перепугал ты нас, можешь радоваться! Вот история! Ладно, ничего, только больше никогда так не делай. У твоих друзей сердце не каменное, между прочим. Мы все прочитали в газете. Ты бы видел нашего директора! Да ты во всем городе прославился. На, почитай.
Он достал газету «Париж — Нормандия» с кричащим заголовком:
«Преподаватель коллежа Сен-Ремакль в Руане при помощи старого лангедокского партизана разоблачил крупный заговор бывших нацистов».
Мишель ждал, что скажет Ле Биан. Тот сказал нечто необязательное:
— Это называется «фактографический заголовок».
— Как-как?
— То есть, я хочу сказать, все содержание статьи изложено в заголовке.
— И никто в тот вечер ничего не заметил? Даже в деревне под горой?
— А фон Граф предусмотрел все. Он заранее сказал мэру, что его фольклорная группа устроит историческую реконструкцию.
— Неглупо, — заметил Жуайё.
Отметка
— Ну, как ты теперь?
— Нормально, как видишь. Неплохо. Ожог был несильный, а пуля тоже ничего важного не задела, но я потерял много крови. Вот поэтому, как доктор говорит, я и лечусь так долго. Но через несколько дней должны уже выписать.
— А что полиция?
Ле Биан ответил только тогда, когда сестра вышла и закрыла за собой дверь:
— Если честно сказать, мог бы я не так хорошо выпутаться. Но дело оказалось таким шумным, что и полиция не сильно придиралась, что я действовал в одиночку.
— Почему ты им сразу все не рассказал?
— Вел расследование. А расследовал я историю семисотлетней давности и дело человека, погибшего пятнадцать лет назад. Погрузился в прошлое, а настоящее меня и схватило. Да у них теперь работы достаточно: занимаются членами Ордена и всеми, кто им помогал.
— Это да! — воскликнул Жуайё. — У нас в коллеже особенно переполошились из-за ареста аббата. Даже директор раз в жизни воздержался от комментариев.
Ле Биан вдруг задумался.
— Ну что ж — я думаю, там по-разному для всех закончится эта история. Как всегда в таких случаях: есть закоренелые, а кто-то идет за ними из страха, из трусости…
Теперь задумался Жуайё.
— Извини, пожалуйста, только я вот чего не понимаю. Что это все-таки за сокровище, которое все искали? Ты-то его хоть нашел? Если ты разбогател и не хочешь, чтоб об этом все знали — понимаю. Но старому-то другу можешь рассказать?
— Не было там никакого сокровища, — ни мгновения не колеблясь, ответил Ле Биан. — Люди всегда выдумывают какие-то сокровища, чтобы в их жизни был смысл. Наверное, если бы они на самом деле их находили, то и жить им стало бы гораздо скучнее.
Жуайё не ожидал столь философского ответа. Он посмотрел на часы и сказал:
— Ладно, потом поговорим! Мне пора идти, у меня завтра урок. Да, кстати, забыл тебе сказать. К нам взяли новую математичку. Тебе понравится, такая девица, как раз тебе в пару! Есть чем полакомиться.
Ле Биан улыбнулся. Жизнь, кажется, пошла своим чередом.
ГЛАВА 77
Ничего не осталось. Всего лишь месяц назад происходила та церемония — а будто ее и вовсе не было. Кострища убрали, ход в логово фон Графа заложили снаружи. Все, казалось, говорило о том, что крепость Монсегюр вновь погрузилась в долгую летаргию, чтобы забыть новую драму, для которой она послужила сценой. Ле Биан вспомнил Филиппу: сперва она была послушной игрушкой своих хозяев, но потом нашла мужество восстать. Вспомнил он и лицо человека, имени которого так и не узнал, — того, что погиб, пронзенный стрелой арбалета, за то, что решился заговорить с ним. Вернулось и совсем свежее воспоминание — лицо Бертрана, пожираемого огнем…