Катастрофа на шоссе
Шрифт:
– Еще несколько вопросов, – словно извинился он.
Женщина кивнула. В саду гомонили воробьи.
– Ваш брат был верующим?
Она как будто не слышала вопроса, он повторил.
– Когда-то, когда был мальчишкой, юношей. Позже нет.
– Католик?
– Лютеранин. Наш дед был фараром [3] .
– А вы верующая? – Капитан взглянул на картины. Она перехватила его взгляд.
– Нет, они уже висели здесь, когда мы переехали. До этого мы жили в подвальном помещении на Кошицкой улице, из этой квартиры хозяева уезжали, Дежо вовремя узнал, и нам удалось получить ее… Тогда у нас
3
Приходский священник (словац.).
Она встала, увидев, как поднялся капитан Шимчик, вслед за ним медленно сдвинулся с места и Лазинский. Он попросил:
– Вы позволите осмотреть квартиру?
Женщина явно ждала этого вопроса и безучастно наблюдала, как чужие люди ворошат бумаги в письменном столе ее брата: там были книги, учебники, два густо исписанных блокнота, документы в деревянной шкатулке – результаты удачных технических опытов, паспорт, ордер на квартиру за подписью Саги; в нижних ящиках – чистая бумага, коробка неочиненных цветных карандашей, почти полная подшивка «Технической газеты», в большом конверте – воскресная «Праца» и венская «Фолькс-штимме», обе от первых чисел мая. Венскую газету Шимчик смотреть не стал: его знание немецкого оставляло желать много лучшего; внимание капитана привлекло объявление в «Праце»: «Требуется инженер-химик с многолетней практикой… Оплата по соглашению. Предложения посылать…»
Он взял газету, поднял голову и снова увидел картины на библейские сюжеты, и снова Иисус, сидящий на скале.
Теперь, когда Голианова стояла спиной к окну, глаза уже не казались такими красными, пальцы не вонзались в ладони. «Облегчение»? – промелькнуло в голове, а если облегчение, то почему? Лазинский, закрывавший ящики письменного стола, вдруг сказал:
– Вы упоминали о корреспонденции, но здесь ничего нет.
Женщина ответила, что еще недавно во втором ящике лежал пакет.
– Какой пакет?
– Белый; конверт с каким-то письмом.
– Наш конверт?
Она не поняла вопроса.
– С нашей, чехословацкой, почтовой маркой? – уточнил Шимчик.
– Конечно.
– Вы не помните, от какого числа?
– Не знаю, на квартиру не приходило никаких писем. Наверное, на завод. Я заметила конверт неделю назад. Дежо открыл ящик, когда я вошла…
– Когда он унес это письмо? Случайно не сегодня?
– Не знаю, я не видела, как Дежо уходил. Я крикнула из кухни, чтоб пораньше вернулся.
– А он? Промолчал?
– Да, – выдохнула Анна Голианова.
– У него был диплом инженера в рамке. Где он висел?
– Он не висел} а лежал на той полке, – показала она и вздрогнула: – Во всяком случае, утром он там лежал.
– · Вы не заглядывали сюда после его ухода?
– Утром нет, а в полдень… Погодите, сдается мне, что тогда диплома здесь уже не было… Может быть, Дежо за ним вернулся и…
Лазинский согласно кивнул.
– Похоже на то. Или скажите, мог он кого-нибудь послать?
– За дипломом?
– За ним, – подтвердил Лазинский хмуро.
Она все поглядывала на полку. Солнечные лучи падали на письменный стол, полка за ним казалась недоступной и темной.
– Брат никогда никому не давал свой ключ, – ответила женщина.
– Никогда? – настаивал Лазинский, подходя
Он был невысок ростом, но женщина едва была ему по плечо.
– Нет, – выдавила Анна, и в глазах ее появился страх. – Все его ключи были на одном кольце и всегда были при нем – от дома, от рабочего стола, от машины… Скажите, они пропали?
Вмешался Шимчек:
– Нет, они у меня. Мы нашли всю связку.
Затем в разговор вступил Лазинский:
– Вы сказали «ключ от машины», у него действительно был только один ключ?
– Насколько мне известно – да. – Женщина опустила голову.
– Должен быть еще запасной. Или он в гараже? Где находится гараж?
– У нас нет гаража, не было денег. Машина всегда стояла за домом на узкой улочке, и ночью тоже…
– А зимой? – Голос Лазинского скрипел, как ржавая пила.
– И зимой.
– Ваш брат выигрывал что-нибудь существенное в спортлото?
– Раза два, – ответила она обессиленно, – не то сорок, не то пятьдесят крон один раз, другой – двенадцать тысяч с небольшим, тогда-то он и купил машину. И еще одолжил…
– У кого, не скажете?
Она молчала, потом произнесла едва слышно глухим голосом:
– Не знаю…
Они вышли на улицу. Возле голубой служебной «победы» стоял Сага. Он курил, дожидаясь, когда к нему подойдут.
– Жду вот, хочу… – поспешно начал он, обращаясь к Шимчику, – может зайдем?… – Он взглядом показал на коттедж, в окнах которого, как в зеркалах, блестел свет, ультрамариновый, апельсиново-желтый, зеленый. Шимчик спросил:
– Что-нибудь случилось?
– Нет, собственно… ничего не случилось, но я забыл вам сказать, хотя и здесь могу…
Он словно не мог осмелиться и взглядом просил поддержки. Но капитан явно не собирался приходить ему на помощь.
– Это действительно он или?… – Директор опять заколебался. – Я говорю про формулы… – Вам уже известно, кто их списал? Если это действительно сделал Голиан, то…
– Вероятно, он, – ответил спокойно Шимчик. – Ну и?…
– Дело в том, что я был знаком с его женой. – Глаза Саги бегали. – Разумеется, шапочно, это, вероятно, не существенно, но мне пришло в голову… Я тебе тут же позвонил, но тебя не было, и я подумал, что, может быть, ты здесь… Она разыскала меня в прошлом году в Вене, красивая, приятная брюнетка, расспрашивала о муже. Голиан мне как-то говорил, что разошелся с ней, потому что эта женщина осталась за границей. Да, что вам сказать, он делал какие-то туманные намеки, у меня создалось впечатление, что он очень переживает. Короче – она разыскала меня в Вене в отеле, принесла сверток и попросила, чтоб я перевез его через границу и передал – нет, не ему, посылку она посылает его невестке, собственно, и не ей, ее уже нет в живых, а ее дочке, и я… Я долго отказывался, но она раскрыла сверток и показала, что в нем нет ни письма, ни чего-нибудь в этом роде, только свитер и какие-то консервы, шоколад, конфеты… В конце концов я согласился.
– И передал?
– Конечно. – Директор стоял опустив голову р смотрел в землю.
– Ему?
– Нет, какой-то женщине, думаю, что дальней родственнице или хорошей знакомой. Просто людям, у которых живет девочка.
– Девочка? – спросил Лазинский. – Сколько девочке лет?
– Одиннадцать, самое большее одиннадцать. Маленькая, хорошенькая.
– Вы ее видели?
– Конечно, – ответил Сага.
– Где?
– В Братиславе, эти люди живут в Авионе, на улице напротив Дома профсоюзов, вы, наверное, знаете, там когда-то была «Deutsche Partei».