Катастрофа отменяется
Шрифт:
И невольно вздрогнул: а если бы попала под обвал? Одной лишь случайностью можно объяснить отсутствие жертв.
Очень хотелось пролететь над гляциологической станцией и попросить вертолетчиков сбросить там вымпел с письмом, но вертолет еле тянул, надо было воспользоваться тем запасом мощности, что еще оставался у мотора, и пройти мимо южного склона, посмотреть, не грозят ли новые оползни и сели. Если в озеро рухнет еще такая горка, тогда никакими каналами от катастрофы не спасешься!
Малышев перешел в кабину вертолетчика — там был хороший круговой обзор, — положил на колени планшет с картой и принялся привычно отмечать угрожаемые участки. Он был прав, когда предлагал немедля обстрелять обвалоопасные участки из минометов. Таких он насчитал до двух десятков.
Вертолет перевалил через злополучную плотину, и внизу открылся кишлак, плато старого русла и длинная цепочка шурфов, над которыми все еще вспыхивали фонтанчики выбрасываемой земли и гальки. Только теперь фонтанчики были мелкие, редкие, землекопы углубились на шесть — восемь метров, землю подавали медленнее. Но Малышева удивило другое: дойти до контрольной отметки за эти три дня они не могли. И он впервые подумал: почему секретарь так внезапно вызвал его с озера? Неужели на канале что-то случилось?
Вертолет пошел вниз и повис над площадью, раздувая пыль, мелкую гальку и конский навоз. Потом встал на шасси, и Малышев торопливо спрыгнул на твердую землю.
2
В штабе был один Адылов. Он пил зеленый чай, потирая усталое лицо. От глаз растекались густые тени.
— Садитесь, капитан. Пейте! Только чаем и спасаюсь. И вам советую. Ну, что там?
Малышев раскинул свою карту на столе, потеснив чайник и пиалы.
— Подножие ледника отрывается и всплывает. Возле станции масса битого льда.
— Чем это грозит?
— Когда начнем спуск воды, лед двинется по течению. Возможны заторы в головной части канала.
— Ваши предложения?
— Перебросить через завал еще несколько понтонов. Они там все равно нужны — надо обстрелять обвалоопасные высоты. Обстреливать придется с понтонов. Потом, когда канал будет готов, понтоны можно будет поставить перед головной частью канала, они задержат лед.
— Опасно для тех, кто будет на понтонах.
— Можно попробовать расстрелять особо крупные льдины.
— Учтем. В два часа все члены штаба будут здесь, тогда и посоветуемся.
— Как с подготовкой взрыва?
— Ваши саперы делают чудеса, да и колхозники не отстают. Первый взрыв назначен сегодня на пятнадцать ноль-ноль.
— Почему первый? — изумленно спросил Малышев.
Адылов поморщился, словно испытывал острую внутреннюю боль. Да так оно и было. Он чувствовал жалость к этому молодому и смелому человеку, а защищать приходилось трусость и оглядчивость робкого бюрократа. Он невольно отвел глаза к бумагам на столе, словно отыскивал среди них ту, на которую должен сослаться. И действительно отыскал такую: докладную Ованесова. Пододвинул бумагу Малышеву, сказал:
— Ованесов все-таки настоял на своем. Сперва убедил Рахимова, а тот пристал к Уразову, и вот добились… Читайте.
Ованесов опять предупреждал, что сильный и глубокий взрыв может изменить режим обвальной массы и привести к прорыву воды. С его точки зрения, следовало расчленить операцию: предварительный взрыв на глубину шесть — восемь метров, затем расчистка дна будущего канала и дополнительный взрыв. На докладной были две резолюции: Рахимова и Уразова…
Он отодвинул бумагу так осторожно, словно она тоже могла взорваться, и взглянул в окно. Работа на трассе явственно замедлялась. Шурфы достигли проектной отметки. Но это была не отметка Малышева, это была отметка трусости.
Адылов проследил за его взглядом, спросил:
— Вы туда? Сейчас все там. Один я остался дежурить.
Малышев допил чай и вышел.
В пересохшем русле по-прежнему возились ребятишки. Теперь они обзавелись бреднем и волочили его из лужи в лужу. Кишлак был пуст или казался пустым. На крышах кое-где сидели старики, поглядывая из-под ладони на Малышева и опять обращая взор все туда же, на восток. Скота не было видно, — должно быть, опасаясь беды, перегнали на горные пастбища. А о себе как будто и не думали.
Малышев прошел в свою палатку. Аверкина не было, — видно, тоже ушел на канал. Но чайник с горячей водой был закутан в шинель и еще не остыл. Малышев быстро побрился, сменил подворотничок на гимнастерке и вышел на берег.
Было тринадцать часов.
Командир минного взвода Карцев, узкоплечий, тонкий, будто нарочно приспособившийся проникнуть в любую щель, сидел один в палатке, поставленной за кишлаком. Тут хранилась взрывчатка, и лейтенант тщательно пересчитывал взрывные заряды и укладывал их в заплечные ранцы. Минеры подходили по очереди, каждый брал ранец и осторожно нес его к шурфу. Там самые опытные подрывники заряжали минные галереи. Взрыватели Карцев собирался поставить сам. Он действительно умел пробраться в любую щель.
Малышев постоял за спиной лейтенанта, последил за его тщательной и тонкой работой. Дождавшись, когда Карцев опустил усталые руки на колени, чтобы дать им отдых, спросил:
— Как же это произошло? На сколько дней растянется вся операция? Они посчитали?
— Я посчитал, — сурово сказал Карцев. — Саперы посчитали. Колхозники посчитали. Они обиду очень здорово понимают. И решили: второй взрыв — и последний! — понял, командир? — через три дня. И никаких ованесовых! Кто отвечает? Мы или товарищ Ованесов, который взрывов и в глаза не видал, а тем более научных, на выброс? Я так и доложил товарищу Уразову.
— А что сказал полковник?
— Даренкова вызвали в штаб округа, тебя отправили на озеро, а уж потом Ованесов начал пугать.
Его узкое лицо стало злым, но злость тут же схлынула. Руки сами потянулись к зарядам. Он тихо сказал:
— Иди на плац, Павел. Я тут справлюсь…
Да, он справится, подумал Малышев. Но что еще придумает товарищ Ованесов? Есть же такие люди — не только сами боятся, но и стремятся запугать других. Как будто в компании даже и трусить легче. И что скажет товарищ Уразов, который так горячо поддерживал Малышева, а потом вдруг уступил этому настойчивому трусу?