Катастрофа отменяется
Шрифт:
Чердынцев вошел в столовую, и все сразу притихли.
Салим, вместо того чтобы подавать обед, сидел на корточках у стены: нарушение порядка. Милованов еще не переоделся: тоже нарушение.
Чердынцев сухо сказал:
— Продолжайте!
Салим вскочил и начал накрывать на стол. Как видно, ему хотелось дослушать.
— Ледник ускорил движение! — выпалил Милованов и уставился круглыми глазами, на Чердынцева.
— Ну и что же? — холодно спросил Чердынцев.
— Но, Александр Николаевич, если он упадет в озеро…
— Все, что могло «упасть» в озеро, уже там!
— Полтора метра в истекшие сутки! — Глаза у Милованова оставались по-прежнему округленными, но речь стала спокойнее.
— Эта подвижка и выдавила льдины на поверхность. Теперь ледник успокоится.
— Ваши бы речи да богу в уши! — произнесла Волошина. И сухо добавила: — Не люблю чересчур спокойных людей…
— Есть спокойствие знания и беспокойство от незнания. Тамаре Константиновне естественно бояться незнакомых обстоятельств и условий. А вам, Милованов, стоило бы вернуться к себе и перечитать работы Федченко. Впрочем, сначала садитесь обедать.
Волошина недовольно смотрела, как все начали рассаживаться. Вероятно, она ждала взрыва гнева, — во всяком случае, обижалась на Чердынцева за то, что он в чем-то обманул ее. Чердынцев хранил безразличное молчание: это была его месть. Пусть думает о нем, что хочет, он не желает обижать детей. Проступки маленьких не должны вызывать гнев у взрослых.
Милованов вдруг вспомнил, что садится за стол в рабочем костюме, торопливо выскочил в свою комнату. Вернулся в пиджаке и даже при галстуке. Чердынцев довольно громко хмыкнул и принялся за суп.
Обедали молча. Волошина вздрагивала при каждом новом залпе за окном. Льдины еще всплывали, но это были уже мелкие, размятые подвижкой ледника обломки.
После обеда все разошлись по своим комнатам. Даже Волошина не стала никого удерживать, хотя и скучала без собеседника. Чердынцев послушал, как она бродит у себя в комнате от окна к двери, как подолгу стоит на одном месте, видимо, разглядывая ледяное поле за окном. Он снова обул горные башмаки, надел штурмовку и направился на ледник: сводку Милованова стоило проверить.
Озеро еще увеличилось. Теперь оно плескалось внизу, всползая на ледник и упираясь в крутизну скалы, на которой стояла станция. Оно уже начало дышать. Как и на всяком большом водном пространстве, на нем теперь образовывались местные ветры — бризы, только дули они в одном направлении — с берега на озеро, так холодна была вода, собравшаяся из многочисленных горных рек и речек. Оно все еще было лишь скоплением воды, почти дистиллированной, в которой не может быть жизни, но, как знать, может быть, в эти мгновения в нем уже зарождается жизнь? Илистые выносы из рек распространяются где-то в верхнем течении, на залитых альпийских лугах уже может кормиться рыба, пришедшая из рек, может быть, в эту самую минуту зарождается живой мир планктона, точно так же, как это было в давние геологические времена, когда с неба все падала и падала вода на остывающую землю, заполняя все впадины, образуя первые реки и озера, а потом и моря.
Чердынцев шел и шел, постукивая ледорубом, прорубая кое-где новые ступеньки, потому что ледник, сдвинувшись на полтора метра вниз, разорвал все ранее пробитые тропы, и теперь приходилось прорубать их снова. Отметки показывали, что Милованов прав: подвижка еще продолжалась, но уже значительно медленнее. Оснований для страха, как и предполагал Чердынцев, не было.
До верхней отметки он добрался перед самым закатом. Надо было поторопиться, чтобы ночь не застала на леднике.
2
Вернулся Чердынцев уже в темноте, при свете аккумуляторного фонаря.
За качающимся лучом фонаря следили из всех окон станции. Галанин зажег прожектор на крыше, а едва Чердынцев поднялся на плоскогорье, двери станции распахнулись, и он попал чуть ли не в объятия товарищей. И хотя он был растроган этим беспокойством их, все же не сдержал насмешливой улыбки:
— С каких это пор начальника встречают без оркестра?
— Это все Тамара Константиновна! — ответил Галанин. — А я передал дежурство Ковалеву.
Ковалев тоже стоял в прихожей, помогая Чердынцеву стаскивать штурмовку.
— А кто же остался в лавке, как говорят в Одессе? — испытывая некоторую неловкость, спросил Чердынцев.
— Я включил сигнал на полную мощность! — отговорился Ковалев.
— Спасибо за дружескую встречу, Жорж, но все-таки поберегите энергию. Тем более что надо еще передать статью Тамары Константиновны. Неловко будет, если мир не узнает о нашем геройстве.
Тамара Константиновна стояла тут же, прислонясь к косяку двери. Чердынцев давно уже заметил за ней эту особенность. Она всегда умела выбрать самую удобную и в то же время независимую позу. Нет, она не кинулась снимать оружие с воина, для этого найдутся слуги, но она как бы освящала этот новый для всех ритуал. Вернулся вождь, все должны встречать его или она испепелит их взглядом василиска. Так и понял Чердынцев это неожиданное дежурство у окон и дверей. Раньше между ними таких тонкостей не водилось.
— Статья не дописана, — только и сказала она. — Я ведь должна еще выслушать, прав ли Юрочка в своем прогнозе. Впрочем, мы ждем вас в столовой.
Когда он вышел в своем лыжном костюме, который заменял ему домашнюю пижаму, ужин только что ставили на стол. И опять все были приодеты. И Тамара Константиновна переменила костюм. Неужели она привезла с собой десяток платьев?
Только приглядевшись, он понял эту женскую хитрость. Наряд был тот же, но сейчас из-под ворота шерстяной кофты виднелся белый круглый воротник, свободно падавший на грудь.
Салим, уловив хитрый взгляд Волошиной, вышел и вернулся с тремя бутылками сухого вина. Только тут Чердынцев разглядел большой торт и бокалы у каждого прибора. И неловко пошутил:
— Что, наводнение уже кончилось?
— Нет, но предстоят именины. — Это молчальник Галанин изрек свое веское слово. — Сегодня Тамара Константиновна празднует день рождения.
— Ну, ну, ну, на это ничего не скажешь. И паспорт для проверки не попросишь. День рождения так день рождения!