Катастрофа отменяется
Шрифт:
На берег вернулся Коржов, подал Малышеву флягу, рюкзак.
— Тут спирт на всякий случай и еда. Кто знает, как вас верховья встретят.
— Шахты надеетесь отстоять?
— Как сказать… Чердынцев с гляциологической станции подсчитал, что дальше уровень воды будет подниматься медленнее: озеро разливается в ширину. Но видно, где-то прорвало наносы на Фане, его вычисления опаздывают. Если через неделю завал не взорвут, боюсь, что наши стенки придется строить до самого синего неба…
Он грустно усмехнулся, взглянул на бетонщиков. Те, не отрываясь, громоздили свои укрепления. Дети и женщины, снятые с домов, уже помогали им. Возле здания с вывеской «Столовая», по грудь
— А как с продуктами? — спросил Малышев.
— На десять дней хватит. А что там? — Коржов выразительно кивнул на запад.
— Бьем шурфы, — неохотно ответил Малышев. Теперь он точнее представлял, какая трудная работа выпала на долю его батальона. Рудник, Ташбай, дорога на восток — все под угрозой…
— А как у гляциологов? — спросил он.
— Чердынцев считает, что до них вода не дойдет. То есть в том случае, если завал взорвут не позже, чем через две недели. Но он уже ошибся: думал, что вода будет подниматься метров на пять-шесть, а она скачет по десять-двенадцать. Да еще ледники начали сильно таять… — Он указал на самодельную мерную шкалу, нанесенную черной краской на отвесном утесе. Малышев взглянул: вода плескалась на отметке двадцать два пятьдесят.
— Откуда вы считаете? От уровня Фана?
— Если бы! Поздно спохватились! Маркшейдер высчитал приблизительно по своим горным картам.
Малышев молча прыгнул в амфибию. Севостьянов оттолкнулся от берега. Мотор застучал, и от каменных склонов понеслось эхо, похожее на пулеметную очередь, только эта очередь длилась без перерывов и все усиливалась, словно противник не отступал, а приближался.
Что делать, на то похоже. Еще вчера ты спокойно сел обедать, вполне довольный своим днем. И позавчера ты был спокоен. И много дней подряд. Та боль, что терзала и мучила тебя, стала понемногу утихать, как будто ты примирился с нею или привык. А другой боли или горя ждать было неоткуда. И солнце светило ясно, и люди были добры к тебе. Но видно, и войны и катастрофы схожи одним: они приходят неожиданно. Тебе не пришлось повоевать, так вот тебе другое испытание. И помни: отступать нельзя. Тут тоже как в бою. Ты отступишь — кто-то погибнет. Тоже как на войне…
4
Притихший Севостьянов сидел сзади. Капитан видел в смотровое зеркальце его широко раскрытые синие глаза и неловкие повороты туловища, когда перед Севостьяновым открывались одна за другой неожиданные картины этого странного мира.
Малышев не стал мешать солдату: пусть учится наблюдать. Особенно интересен именно новый мир. Он и сам разглядывал все вокруг с наивным изумлением.
Солнце висело в зените, но здесь жара была приятна: слишком холодна была вода, бившая в днище амфибии. Она охлаждала ноги, пластиковые сиденья; готовая ворваться в машину, предупреждала своими ударами об опасности. Вокруг леденели вершины, покрытые снегом, а под ними, на небольших плато, пышно распускались травы альпийских лугов, необычно яркие цветы, и нигде не было следа человека. Словно Малышев и Севостьянов оказались на чужой планете, где все создается заново.
Севостьянов думал, вероятно, о своем, для него сейчас самом важном. Теперь, когда он немного успокоился от необычности этой поездки по озеру, он снова вернулся к тому, с чего началось путешествие, и опять — в который уже раз! — пожалел, что так глупо опростоволосился перед командиром батальона.
Он, как и все молодые солдаты последнего призыва, попав в часть, сначала долго присматривался к командирам, не очень доверяя россказням «стариков», которые, по мнению молодых, любили похвастать, что у них-де в подразделении самые умные, смелые и даже самые красивые командиры. Но постепенно Севостьянов сам привык думать, что так оно и есть и что ему крепко повезло — попал в такую отличную часть.
От солдат ничего не укрывается. Весел ли, печален ли командир, груб ли сегодня, а завтра вдруг участлив и щедр на доброе слово — всему солдаты найдут свое объяснение. Да оно и понятно, каждый живет на виду, а знания накапливаются, как вода в колодце. Один скажет слово, другому родители напишут, третий сам увидит командира в неслужебной обстановке, и легенда все полнится и полнится, и вот уже известно, что командир женат, что жена не едет к нему, что жена пишет все реже…
Севостьянов и сам подумывал проситься в командирскую школу: не сейчас, нет, попозже, когда покажет себя на солдатской службе. И тут ему был нужен пример, а капитан Малышев вполне для примера и образца годился. Кончил академию. Вернулся в ту же часть. Выбрал дело по душе: строительство противоселевых укреплений. Конечно, это не создание укрепрайонов, но дело не менее важное. Разработал новый проект создания противоселевой защиты: взрывы на выброс и возведение этими взрывами защитных плотин большой мощности.
Севостьянов знает, что такое сели. Стоит кишлак в долине, а над ним нависают горы. Горы как горы. Вечные. Неподвижные. Но в какой-то миг в складках гор собирается столько воды, что горы набухают, как ватное одеяло, и тогда порой бывает достаточно еще одного ливня, чтобы вдруг вся эта набухшая поверхность горы стронулась с места и пошла, пошла, пошла. И вот уже гигантский поток катится вниз, волоча камни, деревья, весь покров горы, всю намокшую глину, всю почву, и тогда нет от него спасения. Он накрывает все — ущелье, кишлак, сады, поля и рощи. Бушующая черная масса сминает, стирает все на пути. Это и есть сель.
Севостьянов не напрасно слушал лекции капитана. Если ему удастся когда-нибудь попасть в офицерское училище, он обязательно выберет себе саперную специальность и вернется в батальон капитана Малышева. Впрочем, очень может быть, что тогда Малышев будет командовать не батальоном, а, скажем, полком. Но Севостьянов все равно попросится к нему. Здесь, в Средней Азии, много опасных участков, которые грозят селевыми потоками, так что работы хватит…
И Севостьянов стремился подражать своему командиру. Читал те книги, которые читал или советовал прочитать Малышев, и вообще чувствовал себя взрослым, умным, сильным человеком. И все благодаря капитану.
Так как же он потерял уважение своего командира, где было его хваленое присутствие духа и его храбрость в тот день, когда он испугался какой-то паршивой реки? Река — это же не сель! Сель — это смерть, а река — это жизнь! Так здесь говорят и думают все. Ну, искупался бы, ну, пронесло бы по бурному мутному руслу метров сто — двести, пусть даже километр, но ведь и река-то не широка, это тебе не Кама!
«Что же произошло с тобой, солдат?» Когда именно так спросил у него Малышев, Севостьянов ничего не мог ответить. А что скажешь? Вода холодная? Бывает и похолоднее, как, например, в этом озере. Или в Днепре в те дни, когда батальон, в котором служил ныне Севостьянов, форсировал реку под огнем противника. В те дни тридцать два человека из состава батальона были награждены Золотой Звездой Героя. Что река мутная и очень быстрая? Так тут все реки мутные и все одинаково быстрые. А саперу часто приходится работать на воде, тут всегда можно сорваться с понтона, с возводимого моста, но сапер умеет плавать!