Катастрофа
Шрифт:
Маршал щурит глаза под очками и, неожиданно махнув рукою, решает:
– Хорошо, выслушаем парламентеров.
Парламентеров приходится ждать очень долго, слишком долго. Президент бегает по залу и время от времени пощупывает свою шею. Вдруг останавливается. А что, если они откажутся от переговоров! Эту мысль президент высказывает вслух. Маршал пожимает плечами.
Шаги... Несколько пар каблуков стучат по каменной лестнице. Остановились. Караульный офицер говорит что-то коротко часовым у двери. Дверь открывается.
Вот так парламентеры!
Маршал ворчит и отходит в сторону. Он не станет разговаривать с этой сволочью.
Пусть говорит с ними президент.
– Вас уполномочили вести с нами переговоры, господа?
– сладким голосом спрашивает президент, округлив свою спину в угодливом поклоне.
Рыжий бородач выступил вперед, откашливается в свою твердую черную ладонь.
– Господин президент говорит о переговорах? Тут есть некоторая неточность. Парламентеры уполномочены предъявить ультиматум.
– Вот как! Ультиматум?!-круто повернувшись на каблуках и звякнув шпорами, насмешливо восклицает маршал.
– Вы слыхали, господа? Ультиматум!
– - обращается он к собранию.
– Да, ультиматум, - подтверждает бородач.
– Так я говорю? переспрашивает он своих товарищей.
– Верно, ультиматум, - повторяют они.
– Излагайте, в чем дело, - предлагает президент хриплым голосом.
Бородач краток.
– Немедленно сложить оружие. Без всяких условий.
– Мы не хотели бы разрушить центр бомбардировкой, - добавляет второй парламентер.
– Воздушной бомбардировкой, - добавляет третий.
– Воздушной?!
– Воздушной.
– Что такое?! Воздушной?!
Сенаторы, депутаты и президент в оцепенении. Маршал опять повернулся и, вытянувшись на цыпочки, глядит через плечи сгрудившихся депутатов на блузников.
Рыжий бородач становится щедрее на слова.
– Над Парижем находится русский воздушный флот. Немецкая красная армия перешла Рейн.
– Немецкая красная армия?!
– маршал сморщил лоб. Снял очки. Протер их. Опять надел.
– Красная?
– Разве она уже красная?
– спрашивает президент. Он явно чувствует шероховатую, колючую веревку, сжимающую его шею, и срывает воротник с запонки.
– Да, красная. В Германии все кончено, - говорит бородач.
– Чего вы хотите? Мы готовы на уступки, - хриплым шепотом говорит президент.
Бородач повторяет фразу маршала, сказанную полчаса тому назад.
– Никаких уступок. Прекращение военных действий. Выдача оружия. Все.
Маленький депутат-социалист, Леон Колье, подкрадывается по-кошачьи к бородачу. Хлопает его по плечу.
– Товарищ!
Бородач стряхивает плечом его руку.
– Здесь нет ваших товарищей.
– Я социалист.
– Если вы социалист, почему вы здесь?
– Потому что это безумие, товарищ. Социализм не делают пушками.
Все три парламентера хохочут. Они нисколько не стесняются этого высокого собрания.
– Ха-ха-ха! Старая штука!
– Будет втирать очки, приятель!
– Ха-ха-ха!
Президент морщится:
– Однако надо соблюдать приличия, господа.
– Отложим приличия до следующего раза, - говорит бородач.
– Мы даем полчаса на обсуждение нашего ультиматума. До свидания.
Все три парламентера уходят. Но вслед за ними выходит маршал. Из-за двери слышен его громкий голос и сухой деревянный ответ офицера:
– Слушаюсь, генерал.
Президент произносит короткую речь. Игра проиграна. Надо спасать головы. И если господа дорожат своими головами, то...
Господа дорожат своими головами и прерывают речь президента гудом:
– Да, да, чем скорее, тем лучше.
– Не надо раздражать их...
– Немедленно.
– Выговорить личную неприкосновенность.
Топот солдатских ног. Звяканье винтовок о подсумки. Команда. Обе половинки дверей с треском распахиваются. Стальная щетка штыков. Маршал с револьвером в руке входит в зал.
– Вы арестованы, господа.
– Кем? По какому праву?..
– восклицает президент.
– Мной, - отвечает маршал.
– По какому праву?
– снова переспрашивает президент.
– По праву войны. Вы хотите сдаться черни. Армия хочет воевать. Власть временно взята мною. Извините, господа, вам придется пробыть под арестом до тех пор, пока я не доведу дело до конца.
Он поворачивается по своему обыкновению на каблуках и выходит из зала. Офицер командует. Солдаты входят в зал и располагаются у его окон и дверей.
А в это время воздух наполняется долгим протяжным фырканьем. Оно падает как-то сверху, точно с неба. Словно десятки моторов работают над крышами, шпилями и куполами в Париже.
У перил летательной машины - человек, зашитый в кожу, с кожаным шлемом на голове. Ослепительный круг рефлектора разворачивает белую ленту света. Она прорывает темноту и скользит вниз. В глубине тысячи метров скользящий меч света выхватывает прямоугольники кварталов, сжатые каналами улиц, кудри Булонского леса, стальной извив Сены, паутинную пирамиду Эйфелевой башни, чугунное плетение мостов.
По черным улицам медленно плывут огненные червячки: военные отряды и артиллерийские парки передвигаются по улицам, освещают путь факелами.
Париж рокочет, швыряет вверх раскаленные комья чугуна и стали, взмывает к небу багровые взметы огня. Человек в коже смотрит в бинокль. Улицы перегорожены колючей проволокой, покрыты, нагромождены; сверкая короткими молниями ружейного огня, люди мечутся, рассыпаются и снова сливаются в колонны.
Человек в коже прикладывает к губам свисток. И воздух прорезается звонким, трепещущим свистом. И в эту же минуту слева, справа, позади - со всех сторон доносится трепетание винтов, темные громады слетаются отовсюду к дирижаблю, на котором стоит человек в коже; перемещаются в воздухе, в вышине тысячи моторов, и выстраиваются треугольники с дирижаблем у вершины.