Катавасия
Шрифт:
Валерка подъехал к концу дня, поговорить толком не вышло, а рассказывать ему про Птицу что-то вообще расхотелось.
Спросил только про "ворота", в ответ получил приглашение приехать к нему в "логово" на выходные, захватив с собой какого-то Дедкина, который, как сказал Валера, сам позвонит Вадиму на работу в пятницу и договорится о встрече на вокзале.
В пятницу с утра был в суде. До рассмотрения иска, как всегда, так и не добрались. Судья Долгих, упорно оправдывая свою фамилию, старательно и с трудом поддерживая на лице мину офигенной усталости, в седьмой раз предложил сторонам выйти за дверь и договориться до мирового соглашения. Естественно, задверные переговоры, состоявшие из взаимных
Вадим вернулся в фирму. Ирина Грязнова - то ли секретарь, то ли референт, то ли исполнительный директор (должность её находилась в прямой зависимости от настроения директора - Андрея Нежина), сверкая глазками, как всегда, без пауз и переходов, вывалила информацию:
– Тебе звонил Дедкин, просил не путать с Бабкиным и Репкиным, оставил телефон, позвони сразу, а то забудешь. А у тебя по Швыркову, как всегда, суд не состоялся, стороны не пришли, клиент помер, а ты в суд вообще не попал из-за землетрясения на Сортировке и набега динозавров на мирные трамваи!
Вадим подтвердил, что все именно так и было, пояснив, что, как обычно, все это видел во сне и в данный момент спать продолжает, затем в воспитательных целях посадил Грязнову на шкаф, налил себе кофе и набрал номер Дедкина. Дедкин оказался заместителем директора одного из многочисленных охранных агентств, отозвался радостно, словно всю свою жизнь мечтал познакомиться с Двинцовым:
– Да. Я. Завтра в восемь встречаемся у левого крыльца вокзала. Я - рыжий, лоб - лысый, усы, борода. Могу вызывать нехорошие ассоциации с вождем мирового пролетариата. Обязательно возьми с собой собаку. Лучше две.
– Хорошо. Буду. С одним собаком. Второй слишком мал. Я - волосатый, темно-русый, борода, усы, - в том же стиле ответил Вадим.
Настроение почему-то сразу улучшилось, даже вконец опостылевшая юриспруденция воспринималась легко, с чувством изрядной снисходительности. Положив трубку, рассказал Ирине внеочередную пару баек из нескончаемого цикла "Как я работал в милиции". Вообще, подобных историй, как правило, анекдотического характера, в памяти скопилось более чем достаточно даже для довольно толстой книженции в подобие Макбейновского "Полицейского участка номер восемьдесят семь", но в духе Аверченко.
Настроение не снизилось даже с приходом парочки посетительниц, жаждущих халявной консультации (Родил недавно Нежин такой рекламный трюк с публикацией в газетах купонов на бесплатную консультацию, с расчетом, что из халявщиков половина пожелает подать иски и заключить платные договоры - не вышло, так как наш отечественный халявщик скорее повесится, чем заплатит). Желаемое "бесплатное" обе тётки, по причине хорошего настроения Двинцова, получили в полном объеме, к тому же обильно приправленное разнообразными остротами, и даже не заметили, бедолаги, что вышучивались, в первую очередь, они сами.
Вадим даже остался после работы на традиционную пятничную пьянку, заключавшуюся в распитии двух бутылок "Мартини". Как обычно по пятницам, заявился "за женой" Димка Шпунько. Оправдывая внутрифирменную народную примету - "Шпунько пришёл - к пьянке", Ирина раскрутила Нежина на выпивку и лёгкую закусь, оперативно купленные в "Марии". Пили, хрустели фисташками, рассказывали анекдоты про "новых русских". Нежин травил юридические байки, доводя их своей бурной фантазией до полного и весёлого абсурда. Самое классное в Нежинских фантазиях было то, что слушать его опусы можно было часто. Об одном и том же он всякий раз рассказывал по-разному, круто меняя события, придумывая все более живописные эпизоды. От юридических баек Нежин напару с Двинцовым перешли к милицейским, затем - к армейским, из чего становилось ясно, что собирушка подходит к концу. Ирина с Лариской Шпунько выпросили под финиш у вахтеров магнитофон, устроили пятиминутные танцы, до пунцовой красноты - от макушки до пяток, смущая толстячка-курьера Олега эротическими улыбками. Стали расходиться. Большинство, кому было по пути, втиснулось в машину. Ирина требовала дать ей порулить, вызывая у Нежина тихую панику. Вадим молчал, мысленно уже находясь в лесу, в гостях у Каурина. В голове сами собою появлялись строки:
Я вновь грущу по северным лесам,
Пронизанным спокойным летним солнцем,
По долговязым корабельным соснам
И птичьим осторожным голосам.
Там всё неброско. Всё - в полутонах,
Исполненное тайного значенья...
В то лето, не припомню и зачем я
Туда уйду на медленных плотах.
Наверное, за синей тишиной,
Настоянной на травах и былинах,
За горьковатым запахом калины,
Заброшенной плашмя в реку луной...
Сквозь северные русские леса,
Сквозь дни и ночи поплыву неторопливо.
И буду я тогда таким счастливым,
В который раз поверив в чудеса...
Homo Urbanus - человек городской
Бойцы - пороги на реке.
Шартацкий масленник (уральск. диалектн.) - грязный, неряшливый, опустившийся человек, ни к чему уже не пригодный.
"Из мослов" - термин, бытовавший во время Первой Мировой войны, означающий офицеров, получивших звание в ходе боевых действий, без окончания специального учебного заведения (максимум - краткосрочные офицерские курсы для отличившихся рядовых и унтер-офицеров), вышедших из рядового состава.
"Клюква" - обиходное название наградного темляка на сабле, означающего низшую, третью степень ордена Святой Анны.
"Льюис" - станковый трёхлинейный (калибра 7,62 мм) пулемёт с дисковым магазином, бывший на вооружении в армиях Антанты.
"Бульдог" - собирательное название короткоствольных револьверов, в царской России принятых на вооружение некоторых подразделений полиции, а также некоторое время разрешённый к приобретению гражданскими лицами.
По всей вероятности, Каурину попалась на глаза статья "Тайна острова Барса-Кельмес", опубликованная в "Комсомолке" - ныне многим известная мистификация С.Лукьяненко.
К сожалению, Вадим Двинцов не был знаком с творчеством Андрея Кивинова, подобный замысел удачно осуществившего.
Глава 2
Наутро, прихватив рюкзак, гитару, а также Фому - дикую, но обаятельную помесь лайки и волка с замашками ньюфаундленда, Вадим отправился на вокзал. Фома всю дорогу, верный своим семилетним принципам, стоял, оперевшись передними лапами в заднее стекло трамвая и глядел в окно. По-иному путешествовать в общественном транспорте он не желал, а, в случае наличия рядом граждан, непонятно почему возмущенных его поведением, обаятельно им улыбался, чем, того не желая, приводил излишне нервных пассажиров в состояние молчаливого ужаса и страстного желания перебраться подальше. У людей нормальных, в первую очередь - детей, Фома (подпольная кличка - Крокодил, данная ему за манеру брести по воде с открытой пастью, притопив нижнюю челюсть) вызывал страстное желание его погладить, ничего против подобной фамильярности на грани амикошонства не имея.