Катавасия
Шрифт:
Двинцов потрясённо обвел глазами полки, спросил:
– А ты что, сам на всех этих языках читать можешь?
– А то как же! Дядю что ли просить?
– Так их же выучить надо было. А как, если в вашем мире на тех языках и не говорит никто?
– Ой ли! Так ведь все языки когда-то из одного вышли! Малость призадуматься - и дело готово. Говорить-то я, может и не смогу, а вот письменную речь разумею добре. Тут, как и везде, не токмо головою, а и душой вникать надо, тогда всё и получится. Сознание быть должно. Быть и работать.
– Угу, - поддакнул Вадим.
– Не разумеешь? Ну ладно, - вдруг сказал Отокар и указал на невесть откуда взявшуюся на пороге горницы рыже-белую кошку. Дверь была отворена, и кошка, очевидно, случайно забрела, - У кошки есть сознание, умник?
Личность Двинцова тут же воспользовалась случаем, чтобы продемонстрировать
– Ну так, немножко есть, конечно, едва-едва самой хватает!
Отокар Двинцовского остроумия не оценил. Просто наморщил в ответ лоб, подняв глаза. Вадим тут же бросился оправдываться:
– Я хочу сказать, что, конечно, какое-то сознание у неё есть.
Тогда Отокар поднял палец и медленно и спокойно показал им на кошку. Та встрепенулась и подняла голову, словно почувствовала прикосновение. Тогда Отокар так же медленно и с какой-то силою в движении повёл пальцем, указывая ей путь к Вадиму на колени. И кошка пошла. Когда она уже оказалась у Двинцова, тот вдруг испытал приступ пронзительного страха: ему представилось, что сейчас Отокар велит кошке вскинуться, выпустить когти и оскалиться на него, на Двинцова... Кошмарный образ, и не понятно, что в таком случае делать. Но Отокар просто показал ей пальцем на дверь, и кошка, к вящему своему и Двинцовскому облегчению умчалась по своим кошачьим делам.
Отокар не дал Двинцову ни высказать восхищение, ни поделиться потрясением, он просто спросил:
– Ну? Есть у неё сознание?
Двинцов изобразил недоумение, ему непонятно было, какое этот фокус может иметь отношение к сознанию.
– Может, ты хочешь сказать, что она прочитала твои мысли? Или ты на её языке говорил?
– нашёлся Двинцов, - Ты передал, а она прочитала?
Отокар покачал головою, подумал и поманил Вадим пальцем, показав на лавку рядом с собою. Тут же целый обвал мыслей овладел Вадимом. В этом было что-то унизительное. Вернее сказать, Вадим подозревал, что обращение с ним, как с кошкой, имеет целью его унизить. К тому же Вадим всё равно не понимал, как это может быть сходно, ведь кошка явно шла управляемая, он же пойдёт осознанно. "Или не пойду!" - решил Вадим и вдруг понял, что что-то мешает ему распрямиться. В первый миг мелькнула мысль, что он зацепился за что-то одеждой, но тут же Двинцов эту мысль отбросил, потому что ощущения были совсем другими. В следующий миг Вадим подумал, что приклеился штанами. Но то, что удерживало его, было не сзади, - Вадим в него упирался! Что-то мягкое и упругое, исходившее из ладони волхва. Вот тут сравнение с управляемой кошкой снова вернулось, и Вадим рванулся, но в результате лишь отлетел на скамью. Это было его первое столкновение с совершенно непонятным, бесконтактным воздействием. Двинцов ранее не знал ни такого воздействия, ни своих возможностей, но он дрался! Он не хотел сдаваться, Вадим, что называется, озверел и, раз за разом, молча бросался на эту невидимую стену, чтобы снова быть отброшенным на скамью. Ничего не получалось, но Вадим подумал, что если он сдастся, то потеряет веру в себя, и начал драться с ещё большим остервенением. Воспоминание о том, что сегодня его, как котёнка уже валял по земля Рач, только прибавило ярости. Если бы Вадим прорвался, он бы точно избил Отокара до полусмерти. Но все его рывки заканчивались на лавке, и Вадим внезапно начал чувствовать отчаяние. В следующий миг пришла боль от того, что Вадим ощущал себя смешным из-за своих нелепых телодвижений. Когда-то он часто дрался, бывало, что и получал, но когда вдруг осознал, как с ним обходится волхв, и насколько тщетны все его усилия, мелькнула мысль: "Я могу и не выжить!" Очевидно, мысли о смерти очищают, потому что после неё голова стала ясной, и Вадиму просто захотелось научиться такому. И тут же Отокар опустил руку.
– Это называется "накат". Сознание у нас у всех одинаковое, - сразу же заговорил он, не давая Двинцову скатиться в переживание собственной униженности, - Мышление разное... Точнее, осознавание. Ладно! После об этом, а то ещё больше запутаешься. Давай, смотри лучше.
Отокар встал и пригляделся к Вадиму внимательно. Тот каким-то образом понял вопрос и ответил:
– Я в порядке, давай, - и Вадиму показалось странным, как легко в этом состоянии он простил волхва за разрушение его личности, но тут до Двинцова дошло, что это лишь необходимая часть его новой жизни, построения его подлинной личности.
И тогда Отокар раскрыл руки и начал двигаться вокруг Двинцова. Что это было! Он действительно лепил Вадима, словно воск, и Двинцов знал теперь, что должна чувствовать горящая свечка. Голова сохраняла пришедшую ясность и спокойствие. Лишь изредка мелькала мысль: не потерять бы, не выпасть бы только в жалость к себе или в обиды. Но заряд был настолько силён, да и интерес тоже, что Двинцова хватило бы ещё на пару суток такой работы.
Это было долгое и завораживающее священнодейство, которое не только описать, вспомнить позже было почти невозможно. В нём больше не было ничего пугающего, хотя, как позднее казалось Двинцову, на то время он утерял и личность и мышление. Но зато он обрёл видение, и оно, это видение, со всей очевидностью показывало, что в пространстве вокруг разлита некая полуматериальная тончайшая среда, плотность которой меняется по мере приближения к Двинцовскому телу. Но и само это тело лишь её продолжение.
– Вот тебе сознание, - сказал в какой-то миг Отокар, убедившись, что Вадим видит, - И тело - это сознание, только створожившееся сознание...
– Отокар, спросил его Вадим, переполненный радостью откровения, - а как далеко это разливается от тела? Где оно оканчивается?
Волхв какое-то время всматривался в Двинцова, непонятно тяжело вздохнул и ответил почему-то грустно, почти с тоской:
– Оно не заканчивается... нигде...
* * *
Некоторое время сидели молча. Вадим переваривал увиденное. Отокар прервал молчание:
– Ну, а теперь спрашивай, что в нашем мире непонятного встретил. Только про сегодняшнее не надо покуда, после учиться будешь, коли желание такое не пропадёт.
Двинцов хотел было возразить, что, мол, желание у него ни за что и никогда не исчезнет, но отчего-то сдержался. Спросить решил о другом:
– Отокар, а вот я, как в город пришёл, храм видел. А я в книгах про похожие времена, ну, в нашем мире, конечно, читал, что славяне священников и жрецов не имеют, а "сами требы творяху". И про храмы тоже, что не было их. Кроме разве что в Арконе на Рюгене. А у вас тут - и храмы и вы при храмах... По-другому всё что ли?
– Да нет, не по-другому. Кой-что из книг ваших и я читал, в чём сам уже убедился. Не всё в них верно, одначе читать-то тебе надо было повнимательнее. Ты не обижайся только. А то я могу и по-церковнославянски начать тебе отвечать, раз уж ты на нём вопросы задаёшь. Всё ли поймёшь тогда? Хотя, правильнеё будет сказать - по-старосербски. Этот язык Константин с Мефодием для общеславянской христианской азбуки взяли. А сами буквы - в Тьмуторокани, буквы русские. Ладно, о том после прочитаешь. Храмы тоже всегда были. Только в них не служит никто, подобно священникам вашим. Я - волхв, а не жрец. Разница огромная. Моё дело - знания копить да беречь, да другим, кто возжелает, передавать. С Богами у нас каждый сам говорит, без посредников, ни к чему они в таком деле. А храмы? Ты вот Аркону на Буян-острове помянул. Это ведь не зря. Место одно из святых, может, потому и сохранялось оно у вас дольше многих иных. Такие ещё до разделения миров возникли. Вот ещё неподалёку от сюда такое место есть - Аркаим-гора, её ещё Медвежьей кличут. Кайле-град возле неё стоит. У вас о нём и не слыхивали.
– Как не слыхивали?!
– возмутился Двинцов, - Сам в газетах читал, как его раскопали, что город древний заброшенный нашли. Вроде как покинули его жители, даже вещей почти не было.
– Разве что раскопали. Вещей не нашли и ничего не поняли, - вздохнул Отокар.
– В вашем мире о Винете-городе сказки рассказывают, а у нас стоит он, как стоял, в устье Одры-реки. И валы его до сей поры надёжно от затопления морскими водами хранят. У вас там даже и не помнят, что человечество на Коле зародилось, на Кольском полуострове, по-вашему. Ну, не только там, вообще в арктических землях. А ваши учёные всё прародину людскую в тёплых краях ищут, невдомёк им, что со временем теплые края с холодными меняются, а уж если ещё пакость какая на землю с небес свалится, так и тем паче. Плиния хотя бы вашего почитали, что он о Гиперборее пишет. Или Гомера того же осмыслили. Куда там Одиссей столько лет плавает? Что за края такие, где по полгода солнца не видно? Греки в Гомеровы времена туда уж не ходили. Так это у них, память о прародине в былях осталась. На Соловейских островах побывать надо, Соловецких, по-вашему. А острова Тулы уж и на нашей земле нет с городом великим заветным Солнца. Тот остров ещё до раздела миров под лёд ушёл. А вот город Леденец (Отокар произнёс с ударением на первый слог) на Студёном море у нас до сей поры стоит и стоять будет. И терем там стоит до сей поры, про которые в песнях поётся. Есть у вас такая былина-старина "О Соловье Будимировиче", так в ней сказано: