Катавасия
Шрифт:
Базлай хлопнул себя по лбу:
– Ёлки-палки! Да он, видать за каликами увязался! Он же просился с ними уйти! Видать даже не стал князя предупреждать.
– Какие калики, они ж ему отказали!
– вспомнил Вяз.
– А он, видать, или после где уговорил, или вовсе -тишком! Видать, как надумал, так уж и не передумывал, потому и у князя не спросился об отходе, - не сдавался Руслан.
– Не похоже это на него, - задумчиво проговорил Лютик, - Вот если бы ты, Руслан так, или кто вроде тебя. А на Борича не похоже.
– Много мы его знаем!
– возразил Базлай.
На заднем дворе, возле
– Кто тут у вас главный - крикнул Сувор.
– Главным у нас, как и у тебя - князь Игорь Святославич, а старшим в сотне покуда - Умслапогас, - откликнулся сухощавый высокий воин, пробуя ногтем заточку ассегая, - А сотника нам князь пока не поставил. Позвать, что ль?
– Ну, позови.
– А меня Чакой зовут, - к чему-то добавил воин, обернулся и негромко позвал:
– Умслапогас! Тут к тебе пришли какие-то.
От группы тренирующихся воинов, отбросив щит, отделился здоровенный мужчина лет тридцати, направился к пришедшим, вытирая пот со лба. Как и у большинства, ничего, кроме алой набедренной повязки, на нём одето не было. Под блестящей тёмной кожей шарами перекатывались чудовищные мускулы. Ощущения массивности, однако не было, немалый вес скрадывался за лёгкой, пружинящей походкой, осиной талией, длиной шеей воина. Тонкие черты лица, прямой нос, высокий лоб с глубоко и широко осаженными умными чёрными глазами, шапка коротких курчавых волос. На шее - ожерелье из звериных клыков, в левом ухе поблёскивает небольшая серьга. Предплечья от запястья до локтя скрыты широкими стальными узорчатыми наручами. Заговорил неспешно, чуть гортанно, отделяя слова друг от друга:
– Вот он я. С чем пришли?
Сувор спешился, протянул руку:
– Будем знакомы. Сувор, сотником к вам поставлен. Они, - Сувор указал на Вяза с Русланом, - помощниками мне будут. Остальные тоже в вашу сотню. Учиться вместе будете.
– Чему учиться-то?
– искренне поразился Умслапогас, - Не первый год, как родились на свет, не первый день и оружие в руках держим. Выбирай средь моих людей любого, ставь любого своего, ни один не поддастся, сам всё узришь. Вот если меня кто из вас конному бою научит, да и просто в седле держаться, не падая, за то благодарен буду. Вот только коня себе раздобуду.
– А чего тут раздобывать!
– вмешался Марцинковский, - бери себе Бруньку, да и учись. А я всё думал: и зачем мы её с собой с утра взяли! Вот и сгодилась. Ты не сомневайся, кобыла добрая, нам её намедни водяной каменский подарил. Ну а мы, стало быть - тебе.
– Я так не могу!
– запротестовал было Умслапогас, - Вы ж меня впервые видите.
– Ничего, насмотримся ещё, надоест!
– отмахнулся Марцинковский.
Их перебил Сувор:
– Что твои вои за себя постоять могут, в то я без проверки верю. Как вы то доверие оправдаете, то - другой разговор. А что в битве не токмо железом махать надобно, а и строй держать, то, чую я, вам неведомо. А иначе ты супротив конной лавы не выстоишь. Рассекут твоих хлопцев на части, разбросают копьями в разные стороны и почнут рубить в капусту. Тут хоть стой, хоть беги - всё едино будет. Тому и учиться станете.
Умслапогас нехотя согласился. Приняв повод Бруньки, он уже не отпускал лошади. Гладил её морду, сначала с опаскою, потом всё смелее и смелее. Брунька доверчиво тыкалась, хватала легонько бархатистыми губами за жёсткие волосы воина.
По распоряжению Сувора воины кой-как построились в три шеренги. Сотник обошёл строй, ещё раз, уже для всех объяснил, для чего необходимо обучение новому для них способу боя. Сказал и о том, что нужно будет освоить и оружие, для них непривычное, дабы в бою, коль своё сломается, с незнакомым укладом не сплоховать.
Началась учёба, в ходе которой начиналась и дружба. Судьбы людские переплетались причудливо, плели меж собою мудрёные петли, затягивали новые узлы. Какие-то из них надолго, какие оборвутся? Про то никому ведомо не было, ни людям, ни Богам, поскольку люди, они сами свои судьбы плетут. Да и не только свои, но и чужие вплетают, часть плетения вместе ведя, кто сколько может.
Глава 21
Рано утром Двинцов был разбужен давно забытым, раскатистым "Подъём!" К собственному удивлению, забытые привычки проснулись мгновенно. Одним махом взметнул тело с постели, натянул порты, запрыгнул в сапоги. Огляделся: никто доспехов не одевал, перешучиваясь, выбегали во двор в одних рубахах. Выскочил следом, никто не строился, народ плескался у колодца, у бронзовых рукомойников. Во дворе появился Рач, завопил тоненько:
– Ну, сонные тетери, очи продрали, морды сполоснули? Теперь и пробежаться не грех! За мной! Рысью, чтоб коней своих не стыдно было!
Хохоча, выбежали за ворота. Миновали посад, забухали сапогами по дороге, направляясь к ближайшему гаю. Затем выбежали к речке, искупались. Рач всю дорогу держался впереди, отставая лишь изредка, чтоб отвесить внушительного пинка отстающим. Псы всю дорогу увлечённо бежали рядом, отлучаясь в сторонку
Возвращались быстрым шагом. Рач потребовал песню:
– Запевай, хлопцы, мою любимую!
Двинцов, в который уже раз в этом мире, услыхал давно знакомые слова и мелодию.
Розпрягайте, хлопцы, коней,
Та ий лягайте почивать!
А я пиду в сад зеленый,
В сад криниченьку копать!
Алёнка, раз! Два! Три!
Калина! Чорнявая дивчина
В саду ягоду брала!
Так, с песней, и вошли в Детинец, протопали к гридницкой. Сотник скомандовал:
– Разбегайсь! Жди, покуда снидать покличуть! Покуда коней обиходьте!
Вадим, не зная куда себя девать, вместе со всеми направился к конюшне. Слонялся, глазел на конские морды. Кто-то сунул, "Вынеси, мол", вёдра с помётом, кто-то попросил помочь натаскать воды в поилки.
Подошёл Шостак с каким-то парнем, спросил:
– Тебе коня дали?
– Нет пока. Так ведь ещё неизвестно, примут меня или нет.
– Примут, куда денутся!
– уверенно заявил Шостак, - Ты вон, воевал даже, как не принять. На коне-то ездить умеешь?