Катаясь на «Пуле»
Шрифт:
«Флойд, что это там? О, дерьмо».
Она успела увидеть что-то большое. И прочитать слово «ДЕЛЬТА».
— Билл? Билл?
Его ответ, ясный, но донесшийся с края Вселенной: «Господи, дорогая, что в твоих волосах?»
Он подняла с колен сгоревшее лицо матери Терезы и протянула ему, постаревшему двойнику мужчины, за которого она вышла замуж, трахающемуся с секретаршами мужчине, который был ее мужем, мужчине, который, тем не менее, спас ее от людей, уверенных, что ты будешь вечно жить в раю, если зажжешь достаточно свечек, будешь носить синий блейзер и слушать богоугодную музыку. Одной
Очки Билла утонули в его щеках. Один глаз выскочил из глазницы. Рот превратился в кровавую дыру. На деревьях птицы уже не щебетали — кричали, и Кэрол начала кричать вместе с ним, держа в руке сгоревший клочок бумаги и лицом матери Терезы. Она кричала, наблюдая, как его щеки чернеют, лоб трескается, шея вскрывается, кричала, кричала, где-то надрывалась «Айрон баттерфлай», а она кричала.
— Кэрол?
Голос Билла, донесшийся издалека, с другого континента. Его рука лежала на ее бедре, но в прикосновении чувствовалась озабоченность, а не похоть.
Она открыла глаза, увидела залитый солнцем салон «Лир-35» и мгновенно все поняла… как человек понимает страшный смысл сна, который только что видел. Она помнила, как спросила, что, он думает, его ждет, вы понимаете, после того, как, и он ответил, что, возможно, каждый получает, что, по собственному разумению, заслужил. И если Джерри Ли Льюис полагал, что отправится в ад за то, что играл буги-вуги, именно туда он и отправился. Небеса, ад, Гранд Рэпидс, выбор принадлежал тебе… или тем людям, которые научили тебя, как верить. Должно быть, последний величайший фокус человеческого разума: идея обретания целую вечность в том месте, где тебе хотелось бы ее провести.
— Кэрол? Ты в порядке, крошка? — в одной руке он держал журнал, который читал, «Ньюсуик» с фотоснимком матери Терезы на обложке. СВЯТАЯ НАШИХ ДНЕЙ? — белела надпись на темном фоне.
Оглядывая салон, она думала: «Это случится на высоте шестнадцати тысяч футов. Я должна сказать им, предупредить их».
Но deja vu уходило, как уходят все чувства. Они уходят, как грезы или как сахарная вата, превращающаяся в сладкий туман чуть повыше языка.
— Спускаемся? Уже? — она полностью проснулась, голос оставался осипшим.
— Быстро, да? — голос довольный, словно он сам вел самолет а не платил за него. — Флойд говорит, что мы приземлимся через…
— Кто? — спросила она. В салоне были тепло, но пальцы похолодели. — Кто?
— Флойд. Ты знаешь, первый пилот, — он махнул рукой в сторону кабины. Они входили в облачный слой. Самолет начало трясти. — Он говорит, что мы приземлимся в Форт-Майерсе через двадцать минут. Мы просто перепрыгнули через всю Америку, детка. Прежде чем ты успела моргнуть глазом.
Кэрол открыла рот, чтобы сказать, что у нее это чувство, то самое, которое словами можно выразить только по-французски, что- то там vu или vous, но чувство это таяло и она сказала: «Мне приснился кошмар».
Раздался мелодичный
«Грядут тяжелые времена», — говорила бабушка. Она вложила медальон в ладошку Кэрол, обвязала цепочкой пальцы. «Грядут тяжелые времена».
Пер. Виктор Вебер
1408
Номер вот он, чуть дальше по коридору.
1
Майк Энслин еще открывал вращающуюся дверь, когда увидел Олина, менеджера отеля «Дельфин», сидящего в одном из больших кресел вестибюля. У Майка упало сердце. «Все-таки мне следовало привести с собой адвоката», — подумал он. Что ж, уже поздно. И даже, если Олин попытается возвести еще один кордон или два между ним и номером 1408, может, это не так уж и плохо. В его книге появятся несколько лишних страниц.
Дверь только осталась за спиной Майка, а Олин уже направлялся к нему, протягивая пухлую ручку. «Дельфин» располагался на Шестьдесят первой улице, в шаге от Пятой авеню, невысокое, но красивое здание. Мужчина и женщина в вечерних туалетах прошли мимо Майка, когда тот пожимал протянутую руку менеджера, предварительно перекинув небольшой чемодан в левую руку. Женщина, блондинка, была, естественно, в черном, и легкий, цветочный аромат ее духов символизировал Нью-Йорк. На мезонине кто-то играл в баре «День и ночь», еще один штрих неподражаемой атмосферы Большого Яблока.
— Мистер Энслин. Добрый вечер.
— Мистер Олин. Есть проблемы?
Олин замялся. Оглядел маленький, уютный вестибюль, словно прося помощи. У регистрационной стойки слегка помятый мужчина, обычное дело после длительного перелета в салоне бизнес-класса, обсуждал какие-то нюансы, связанные с заказанным номером, с женщиной в изящном черном костюме, который мог сойти и за вечерний наряд. В отеле всем спешили прийти на помощь, за исключением мистера Олина, попавшего в лапы писателя.
— Мистер Олин? — повторил Майк.
— Мистер Энслин… могу я поговорить с вами в моем кабинете?
Конечно, почему нет? Этот разговор усилит раздел, посвященный номеру 1408, добавит зловещести, которую обожают читатели его книг, но это еще не все. До этого момента полной уверенности у Майка Энслина не было, несмотря на серьезную подготовку к этому визиту. Теперь же он ясно видел, что Олин боится номера 1408, боится того, что может случиться с Майком в эту ночь.
— Разумеется, мистер Олин.
Олин, радушный хозяин, протянул руку к чемоданчику Майка.