Катаясь на «Пуле»
Шрифт:
Но маленькая девочка оставила куклу на серых, деревянных ступенях, ведущих на крыльцо, и отошла, чтобы посмотреть на собаку, которая сидела в кабине «форда-универсала». А потом Билл и Кэрол миновали поворот, и магазин скрылся из виду.
— Сколько еще ехать? — спросила Кэрол.
Билл глянул на нее, одна бровь поднялась, один уголок рта опустился, левая бровь, правый уголок, всегда одно и то же. Взгляд говорил: «Ты думаешь, мне весело, но на самом деле я злюсь. В миллионный раз за время нашей семейной жизни я действительно злюсь. Ты, правда, этого не знаешь, потому, что можешь заглянуть в меня лишь на два дюйма, глубже не получается».
Но видела она куда лучше, чем он предполагал. Это был один из ее
— Не знаю. Никогда тут не был.
— Но ты уверен, что это нужная нам дорога.
— Как только заканчивается дамба и начинается остров Санибель, дорога только одна. Она переходит на остров Каптива, где упирается в море. Но к Палм-Хауз мы приедем раньше. Это я тебе обещаю.
Изгиб брови начал выравниваться. Опущенный уголок рта — подниматься. Выражение лица возвращалось к, по ее терминологии, Великому уровню. В последнее время она стала недолюбливать Великий уровень, но не так сильно, как изогнутую бровь и опущенный уголок рта, или привычку Билла очень уж саркастично переспрашивать: «Извините?» — когда собеседник, по его разумению, говорил что- то глупое, или другую привычку: выпячивать нижнюю губу, когда ему хотелось казаться задумчиво-серьезным.
— Билл?
— М-м-м-м?
— Ты знаешь кого-нибудь по имени Флойд?
— Флойда Деннинга. Мы с ним работали в снэк-баре, когда я учился во втором классе средней школы. Как-то в пятницу он украл выручку и провел уик-энд в Нью-Йорке со своей подружкой. Его временно отстранили от занятий, а ее выгнали. Почему ты о нем вспомнила?
— Я не знаю, — ответила она. Все проще, чем объяснять, что Флойд, с которым Билл учился в средней школе, не тот Флойд, к которому обращался мужской голос в ее голове. Во всяком случае, она полагала, что не тот.
«Второй медовый месяц, вот как ты это называешь», — думала она, глядя на пальмы, обрамляющие шоссе 867, на белую птицу, вышагивающую вдоль обочины, как рассерженный пастор, на щит с надписью
«СЕМИНОЛЬСКИЙ ПРИРОДНЫЙ ЗАПОВЕДНИК. МАССА УДОВОЛЬСТВИЙ ЗА ДЕСЯТЬ ДОЛЛАРОВ».
— Флорида — солнечный штат. Флорида — гостеприимный штат. Не говоря уж о том, что Флорида — штат второго медового месяца. Флорида, куда Билл Шелтон и Кэрол Шелтон, до замужества Кэрол О'Нилл, из Линна, штат Массачусетс, приезжали на свой первый медовый месяц двадцать пять лет тому назад. Только провели они его с другой стороны, на Атлантическом побережье, в бунгало маленького пансионата, где в ящиках стола ползали тараканы. Он не мог оторваться от меня. Впрочем, тогда меня это более чем устраивало, я не хотела, чтобы он отрывался от меня. Черт, я хотела пылать, как Атланта в «Унесенных ветром», и он поджигал меня, восстанавливал и опять поджигал. А теперь у нас серебряная свадьба. Двадцать пять лет — это серебро. И иногда у меня возникает это чувство.
Они приближались к повороту, когда она подумала: «Три креста справа от дороги. Два маленьких по сторонам большого. Который побольше — из березы, с фотографией семнадцатилетнего юноши. В этом повороте он, поздно вечером, выпив лишнего, не справился с управлением автомобиля, а потому тот вечер стал последним в его жизни. Этими крестами его подружка и ее подружки отметили место…»
Билл плавно вписался в поворот. Две толстые черные вороны оторвались от чего-то кровавого, размазанного по асфальту. Птицы так плотно закусили, что Кэрол засомневалась, сумеют ли они избежать столкновения с мчащимся на большой скорости автомобилем, но им удалось. Никаких крестов, ни справа, ни слева. Лишь раздавленный сурок или еще какая-то зверушка, уже исчезнувшая под роскошным автомобилем, который никогда не заезжал севернее линии Мэйсона-Диксона.
— Флойд, что это там?
— Что-то не так?
— А? — она посмотрела
— Ты аж прогнулась. Заболела спина?
— Есть немножко, — она вновь откинулась на спинку сидения. — У меня вновь было это чувство. Deja vu.
— Ушло?
— Да, — ответила Кэрол, но солгала. Оно чуть отступило, но никуда не делось. С ней и раньше такое случалось, но чтоб так надолго — никогда. Чувство то находилось на поверхности, то опускалось на глубину, но не исчезало. Оставалось с ней с того самого момента, как в голове всплыла эта идиотская фраза с Флойдом… и она увидела девочку в красном фартуке.
Но… разве она не ощущала чего-то такого раньше, до Флойда и девочки? Разве началось все не в тот момент, когда они спускались с трапа «Лир-35» в жаркий солнечный свет Форт-Майерса? Или даже раньше? Во время полета из Бостона?
Они подъезжали к перекрестку. Над ним мигал желтый светофор, и она подумала: «Справа — стоянка подержанных автомобилей и щит-указатель „Муниципальный театр Санибеля“».
Потом мелькнула новая мысль: «Нет, как и крестов, их не будет. Это сильное чувство, но оно ложное».
Вот и перекресток. Справа — стоянка для подержанных автомобилей, «Палмдейл моторс». Кэрол аж подпрыгнула, ее охватила тревога. Но она приказала себе: не глупи. Во Флориде полным полно стоянок подержанных автомобилей, и, если на каждом перекрестке ожидать, что увидишь, рано или поздно закон вероятностей превратит тебя в пророка. Медиумы пользовались этим приемом сотни лет.
«А кроме того, никаких сведений ни о театре, ни о том, какая дорога к нему ведет».
Но без щита все-таки не обошлось. Мария, мать Иисуса, призрак ее детских лет, сложила руки точно так же, как на медальоне, который подарила Кэрол бабушка на десятый день рождения. Бабушка положила медальон на ладошку и, накручивая цепочку на пальцы, сказала: «Носи его всегда, пока не вырастешь, потому что грядут трудные времена». И она носила, куда деваться-то. В начальной школе Нашей госпожи ангелов и в промежуточной, и в средней Сент-Винсента де Пола. Носила медальон, пока груди не выросли вокруг него, как обычные мышцы, а потом где-то, возможно, во время поездки с классом на Хамптон-Бич, потеряла. Возвращаясь домой, в автобусе, она впервые целовалась «с языком». Мальчика звали Брюс Суси, и она до сих пор помнила вкус сахарной ваты, которую он чуть раньше съел.
Мария на медальоне и Мария на этом рекламном щите смотрели на нее совершенно одинаково, вызывая чувство вины за непристойные мысли, даже когда она думала всего лишь о сэндвиче с ореховым маслом. Под изображением Марии тянулась надпись:
«МАТЬ МИЛОСЕРДИЯ ПОМОГАЕТ БЕЗДОМНЫМ ФЛОРИДЫ… НЕ ПОМОЖЕТЕ ЛИ И ВЫ?»
«Деве я молюсь и вам…»
На этот раз не один голос; много голосов, девичьи голоса, голоса поющих призраков. Такое случается по мере того, как стареешь.
— Что с тобой? — этот голос она знала так же хорошо, как взгляд, сопровождаемый приподнятой изогнутой бровью и опущенным уголком рта. Тон: я только прикидываюсь, что злюсь. Сие означало, что в действительности он злился, пусть и не сильно.
— Ничего? — она лучезарно, как могла, улыбнулась.
— По-моему, ты не в своей тарелке. Может, не стоило тебе спать в самолете.
— Ты, наверное прав, — ответила она, и не только для того, чтобы согласиться с мужем исключительно на словах. В конце концов, много ли женщин получают возможность провести второй медовый месяц на острове Каптива в честь серебряной свадьбы? Лететь туда и обратно на зафрахтованном «лирджете»? Провести десять дней в местах, где деньги теряют ценность (по крайней мере, до того момента, как «МастерКард» в конце месяца пришлет баланс кредитной карточки), где, если тебе потребовался массаж, светловолосый швед- здоровяк придет в твой шестикомнатный пляжный домик и сделает все в лучшем виде?