Катешизис
Шрифт:
— Я тоже рада, - она рассматривала цветы, пальцем водя по бутонам, - очень, очень рада.
Сейчас Евгения совсем не походила на ту прежнюю, казалось, ожидавшую быстрого скользкого секса, эмансипированную особу. Нет. Одинокая женщина под дождём. В уголках глаз которой собралась лёгкая, беспричинная грусть.
— Знаешь, - заговорил я, - это не я грущу, это ты грустишь, оттого видишь весь мир тоскливым, - я приобнял её за плечи.
— Может быть, - пожала она плечами. – ты поможешь мне развеселиться?
— Отчего бы нет? Хочешь в ресторан?
— Нет, в ресторан нет.
— В кино?
— В кино? Как в
— Ну да, как в шестнадцать.
— Ты до скольких сегодня свободен? – спросила она, не двигаясь с места.
— До утра.
— Замечательно, -очвень серьёзно сказала она, нахмурив брови, - тогда пойдём ко мне, купим креветок, пива и будем пялиться в мой домашний кинотеатр.
Я облегчённо вздохнул. Мне самому не хотелось повторять то, что было в шестнадцать и восемнадцать.
Женя что-то говорила мне, пока мы неспеша шли к её дому. Я вспомнил, как мы ходили в кинотеатр с Наташей. Мы гуляли по городу, вокруг нас медленно танцевали хлопья первого снега. Остановившись возле афиши, мы решили провести остатки вечера в кинозале. В те годы никто понятия не имел, что такое долби-стерео и прочие прибамбасы. Однако, кинотеатр был не из плохих. Картина была про то, как то ли пожарный, то ли полицейский, вступил после своей смерти в радиосвязь с сыном и предостерёг того и его семью от гибели.
Сценарий, конечно, предсказуемый, актёры не первой десятки. Но, тем не менее, играли хорошо, естественно. Я думал о своём отце. О том, что он, к счастью, здоров и невредим. О том, что в жизни бывает зло, но, слава богу, бывает ещё и теплота человеческих отношений, уважение и принятие.
— Как тебе фильм? – спросил я Наташу, когда мы вышли из кинотеатра. Та шла и щебетала что-то своё совсем далёкое от просмотренной картины.
— Ай, не понравился, - махнула рукой девушка.
Я удивился.
— Конечно, это не блокбастер, но почему нет?
— Это фильм для слезливых домохозяек, - резко ответила она.
— Вот как? – Я почувствовал себя слезливой домохозяйкой.
— А тебе понравился? – Спросила Наташа.
— Да нет, ерунда, - соврал я, - зря потратили деньги.
В такие минуты я видел, что люди бывают разные. Точнее, взгляды их необязательно соответствуют друг другу. Одиночество, холодным прибоем вгрызалось в меня. И что позволило почувствовать его? – всего лишь беседа с любимым человеком о фильме. Как мало нужно для большого столкновения с реальностью. (А может, это просто моя голова находится на столь слабой шее, что постоянно тыкается носом в далеко не приятные вещи.)
— Эй, что молчишь? Мы дома, - услышал я голос Жени.
— Вижу, - улыбнулся я, будто не был погружён в мутное болото воспоминаний. Сам же подумал, что дома – она, я - в гостях.
— Рада, что ты уже здесь.
— А разве я куда-то уходил?
— О чём я говорила, помнишь? – повернулась ко мне спиной девушка, отдавая плащ.
— О жизни.
— Отличное резюме.
Квартира была уютной. В своё первое пребывание здесь я этого не заметил. Она не была похожа на убежище одинокой женщины. А может быть, наоборот, только такая квартира может быть настоящим убежищем, местом, где за стеной уюта можно скрыться от одиночества. Чисто, прибрано, мебель и шторы цвета кофе с молоком, пастельность стен укутывали со всех сторон теплотой.
— Что будем смотреть?
– спросила она, доставая стаканы.
— Что угодно. На твой вкус.
— Вот отличный фильм, - девушка показала коробку с видеодиском.
Я не увидел названия.
— Ну и хорошо.
Пиво было хорошим – не горьким, но и без противной, присутствующей в некоторых светлых сортах, сластинки.
— Женя, я ведь тебя совсем не знаю, - обратился я к девушке, сделав глоток из стакана. В это время начинался фильм, титры появлялись под жёсткую, готическую музыку, резонирующую в желудке.
— Что тебе мешает, - она не смотрела в телевизор, но и на меня тоже не смотрела.
— Ничего, этим я сейчас и занимаюсь, - оглядывал я в очередной раз комнату.
— И что же ты узнал? – спросила девушка.
— Я узнал, что мне нравится цвет кофе с молоком, я узнал, что твоё стремление к уюту мне не чуждо, я вижу, что ты не против пропустить бутылочку, другую пива, хорошего пива, мы с тобой этим похожи, - отвечал я.
— Ещё.
— Ещё, - я замолчал, подбирая слова, - ещё ты пытаешься укрываться от одиночества, но у тебя это не совсем хорошо получается. Ты пытаешься окружить себя теплом, а оно не греет, потому что искусственно, нечеловечно. Это словно заменять солнце лампой дневного света. – Я повышал голос и приходил в состояние странного возбуждения. На её лице возникло напряжённое выражение. Глаза неуловимо изменились. Словно зрачки её стали чернее. Словно открылся шлюз в черную бездонную немоту. Может быть, риск суицида у офтальмологов высок именно потому, что чаще других им приходится иметь дело с подобными глазами.
– Ещё, - продолжал я, -ты понимаешь, что от своего одиночества не спрятаться, как бы не ухищрялась, от того злишься на себя. Злость твоя огромна и разрушительна, но ты её не выпускаешь. Боишься, что она раздавит и тебя и всех тех, кто, возможно, окажется в твоём окружении, поэтому ты смотришь такие фильмы, - я указал на экран, где в это время крупным планом показывали полное ужаса лицо какой-то восточной девушки, она кричала, и казалось, на мгновение этот крик заполнил всю вселенную. Вселенную каждого из нас. – А ещё, - эта мысль вдруг появилась и не выходила из головы, - ты постриглась для того, чтобы я не называл тебя Наташей.
Женя давно отставила пиво. Сидя в кресле напротив, молча смотрела сквозь меня. По её щекам медленно скатывались слёзы. Они словно рождались из ниоткуда, в бесконечной черноте её зрачков. Я остановился, то ли из-за того, что испугался, то ли потому что нечего было больше говорить.
Тишина между нами заглушила звуки телевизора. Чувство вины, вытеснило во мне всё остальное. Зачем я это сделал? Что заставляет меня говорить людям подобные вещи? Может это месть за собственное тыканье носом в дурной запах жизни? Но причём здесь окружение?
— Обними меня, пожалуйста, - тихо попросила она, медленно встала из кресла и подошла ко мне. Я тоже встал. Обнял её нежно и трепетно. Обнял всей своей вселенной её вселенную. Казалось, две бесконечности слились и… Из ничего - ничего.
— А теперь иди, - сказала она, отстраняясь, - увидимся, как-нибудь.
Я понял, что лучше всего сделать так, как говорит Женя.
Ночь ударила мне в лицо холодной моросью. Звёзд не было видно. Только искусственность фонарей пыталась отвоевать место у темноты. Я взял такси и поехал домой.