Катешизис
Шрифт:
Неожиданно вдоль спины закололо, словно тысячи мерзких рыжих муравьёв вгрызлись в мой позвоночный столб. Я повернул голову и увидел сына. Он совсем не производил впечатления только что проснувшегося ребенка. Дикое, безумное лицо, блестящие глаза, сверлившие меня исподлобья.
— Эй, ты чего? – протянул я к нему руку.
Его лицо исказилось пугающей гримасой, рот открылся, словно в немом крике, оголились маленькие острые зубы. Ренат, мой сын, сверкнув огромными синими глазищами, выгнувшись, как кошка, прыгнул в мою сторону, вытянув вперёд руки, пытаясь впиться маленькими тоненькими пальчиками мне в лицо. Я с криком отшатнулся. Ренат исчез, рассыпавшись в воздухе на миллионы
Ленка лежала, укрывшись с головой. Я хотел разбудить ее, протянул к ней руку, но остановился в последний момент. Зачем? Что я ей скажу? Что у меня галлюцинации?! Что мой мозг расплющило и я превратился в шизофреника?! Да нет, нет, успокаивал я себя, просто накопилась усталость, моя голова за последнее время забыла, что такое отдых. Нет, пусть она спит. И я сейчас обойду кровать, лягу рядом, укутаюсь в одеяло и усну. А пока я стоял, наклонившись над кроватью, и держал руку занесённой, не зная, что предпринять. Уже выпрямляя спину, я заметил какой-то тёмный предмет рядом с супругой. Нечто, напоминало контурами бабочку. Пока я рассматривал непонятный предмет, он постепенно вырос и из размера пятирублёвой монеты вымахал до спичечного коробка. Я наклонился чуть ниже, что бы разглядеть. Едва уловимый, напоминающий металлический, запах коснулся носа. Я с ужасом сорвал с Ленки одеяло. Она лежала, положив сложенные ладошки под щёку. Запястья были взрезаны, и истекали кровью. В предрассветных сумерках увеличивающееся пятно было большим, бесформенным и чёрным. Запах крови разрывал ноздри. Хотелось блевать. Не от крови, нет. От страха, от паники. Дробило мозг. Дряблое сердце не справлялось с перекачиванием пяти литров холодной от ужаса крови. Я стал тормошить Ленку, хлопать её по щекам. Сознание к ней не возвращалось.
— Только бы сын не проснулся, - судорожно думал я.
Я конченый человек! Мой злой рок – взрезанные руки любимых женщин. Моя жизнь – страх. Страх до блевоты. Разорвав наволочку на подушке, я сунул последнюю под ноги Ленке, а лоскутами материи перевязал предплечья. Тело её было безжизненно тяжёлым. Не вытерев кровь, я дотянулся до телефонного аппарата и набрал «03». Краем сознания я почувствовал движение в комнате. Что это?! Словно выпрыгнув откуда-то сверху из пустоты нереальности, с разъярённым лицом, красными зрачками, собравшими злобу всего мира и направившими её на меня, нечто ужасное стояло напротив. Мерзкий монстр, испускающая слюни тварь, совсем не похожая на… сына! Но, я чувствовал – это был Ренат. Чудовище наотмашь ударило меня по лицу. Дикая боль. Новый удар.
Господи, если ты есть, чтоб ты сдох!
Вопль:
— Очнись! Очнись! – кричала супруга. – Что с тобой?! Эдик!
— Что! – вскрикнул я, то ли от растерянности, то ли от ужаса
Её рука, вновь занёсшаяся, замерла в воздухе.
— Ты жив!?
— Жив! – прокричал я, закрываясь, от всё ещё занесённой руки.
Она притихла, долго смотрела мне в глаза, потом расплакалась и упала на грудь.
— Я так испугалась, - говорила она сквозь слёзы. Я чувствовал, как те, падая из её глаз, ползут тонкими теплыми струйками по моему телу.
– Понимаешь, - объясняла она, - я проснулась от твоего крика, смотрю на тебя, а ты не дышишь. Боже, как я испугалась! Ты не дышал. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. – Скажи, что с тобой? Может, ты принимаешь наркотики… или ещё что-нибудь? Я вижу, что с тобой что-то не так. Что-то не то происходит.
Ненавижу мольбу и вопросы в чужих глазах! Тем не менее, это лучше чем кошмары. Наверное, впервые в жизни, проснувшись, я не хотел спать.
— Да, ничего, - гладил я по волосам женщину, мать моего сына, - кошмар приснился. Просто устаю очень в последнее время.
В это утро, Ленка была нарочито внимательна, не отходила от меня ни на шаг, беспрестанно интересуясь моим самочувствием. Такое её поведение меня раздражало. Что с ней случилось? Мне не верилось, что она переживает обо мне. Она испугалась, что я умру? Интересно, её беспокоила последующая необходимость заниматься похоронами? Ей было бы, конечно, приятнее, чтобы я пропал без вести и если буду найден через пяток лет в виде кучи мусора, то похоронен за счёт государства.
Сразу после обеда я взял с собой Ренатку, сел с ним в автомобиль и отправился за покупками в супермаркет. У сына интересный возраст. Постоянные вопросы «почему» уже исчезли, или, скажем, утратили постоянство. Появились свои нестандартные, не порабощённые логикой, рассуждения.
— Знаешь, почему люди могут говорить, а птички нет? – спросил он меня, когда мы выехали на шоссе. Я посмотрел в зеркало заднего вида. Развалившись на заднем сидении, сын смотрел вверх в боковое окно. Он нахмурил брови и закусил нижнюю губу.
— Хм, - мне были интересны его выводы, - почему же?
— Потому что им, птичкам, никогда не бывает грустно, - ответил сын.
— Ой, ой! – Я чуть было не проехал на красный свет, - что значит «не бывает грустно?»
— Ну, - продолжал ребёнок, - просто они летают, радуются жизни, поют об этом. – он вздохнул. – радоваться в одиночку можно, это легко. Грустить в одиночку очень трудно, хочется, с кем-нибудь говорить об этом.
– Сын замолчал, а я слушал его, и сердце громче стучало в висках. – А, людям, - продолжал Ренат, - часто бывает очень грустно.
— Ты пугаешь меня, сын, - я понимал, что он говорит о себе, может быть, даже не осознавая этого. – Тебе часто бывает грустно? – маленьким пальчиком он водил по стеклу, - Чего молчишь?
— Бывает, - произнёс он тихо.
— А сейчас тоже грустно?
— Наверное, - говорил всё так же тихо Ренат.
— От чего же? Что-то случилось в школе? – я спрашивал, а сам вспоминал своё детство. Оно мне казалось безоблачным и далеко не грустным. Случались, конечно, неприятности, но были они мимолётны, и сказать, что я был часто чем-то опечален в детстве – значит солгать.
— Да нет, - отвечал мальчишка задумчиво, - я сам не знаю почему. Просто грустно и всё.
— Тебя обидел кто? – не удовлетворялся я его ответом. Я видел в зеркало, как Ренат пожал плечами. – Родной, давай поговорим о твоей грусти.
— Не хочу! – резко ответил мальчишка.
— Чёртовы пробки, – выругался я, маневрируя между автомобилями. – Любая грусть, Ренатка, имеет причину, - продолжал разговаривать я с мальчишкой, - часто мы её не замечаем и поэтому не знаем, что нам делать. Когда мы причину находим, то стараемся её решить, или понимаем, что она не так уж велика, как нам кажется. Тогда наша грусть уходит.
Говоря такие слова, я понимал, что лукавлю. Есть такие причины, которые, несмотря на наши желания, не могут стать меньше, чем они есть на самом деле. Объективно не могут. Поэтому разрешить такую причину невозможно. Есть люди, причина грусти которых - сама жизнь.
— Да? – недоверчиво, и как-то зло спросил Ренат, - Моя причина не решаема!
Но, не могу же я с ним согласиться! Не могу же делать его психическим инвалидом, которым являюсь сам?! Я лгал:
— Не может быть. Помнишь, как говорил барон Мюнхгаузен: «Из любой трудной ситуации всегда есть выход»?