Кати в Италии
Шрифт:
— Ну а я, что есть у меня? — спросил господин Мальмин, лукаво и призывно взглянув на Еву.
— Вы, господин Мальмин, слишком мелкий хищный зверек, — сказала Ева. — Сначала сожгите Рим [181] , а там посмотрим!
XVIII
Почему Леннарт так и не позвонил? Ведь он обещал! Он сказал, что даст знать о себе, как только приедет в Рим. Я так радовалась в первый день в Риме, была так уверена, что телефон скоро зазвонит, и когда я подниму трубку, то это будет Леннарт, и я услышу его теплый глуховатый голос. Однако телефон так и не зазвонил. Вернее, он звонил, но это был господин Густафссон, желавший знать, не хотим ли мы поехать на такси на «блошиный рынок» [182] с ним и его женой. Или господин Мальмин, обративший наше внимание
181
Имеется в виду многодневный пожар в Риме в 64 г. н. э. Есть свидетельства, что виновником его был Нерон, уничтожавший лачуги и другие здания, чтобы возвести новый прекрасный город Нерополь (Нероноград).
182
Рынок, где продаются старые вещи и новые по более низким ценам.
Письмо мне, конечно, все же было. От Яна. Он так мило написал: он надеется, что у меня теперь есть тот, кто сделает меня счастливее, чем мог бы он. И что, несмотря ни на что, я с теплотой буду вспоминать о том времени, которое мы проводили вместе. Я не должна расстраиваться из-за него, писал Ян, еще придут, вероятно, новые весны! Наверняка так оно и будет, а я наверняка иногда буду с теплотой вспоминать о Яне. Но я совершенно ясно чувствовала, что ничто не бывает так мертво, как любовь, которую недавно похоронил.
Ах, время бежало так быстро, а Леннарт все не давал о себе знать. С тяжелым сердцем, утратив всякую надежду, я бродила по Риму, осматривала собор Святого Петра [183] и термы Каракаллы, Рим христианский и Рим античный — все, что только успевала. Я слонялась по Via Veneto [184] , разглядывая элегантных, пьющих чай римлянок, я смешивалась с толпой на Pincio — словом, делала все, что требуется от туриста в Риме. Но я переживала пребывание в Вечном городе не всем сердцем, как следовало бы. Потому что думала о Леннарте. Я думала о нем в соборе Святого Петра, на Форуме и в Колизее, я думала о нем наверху на Pincio, и на Via Veneto, и в темной глубине катакомб. В особенности в темной глубине катакомб. Catacombi di San Sebastiano — Beveto Coca Cola! «Катакомбы Сан Себастьяно — пейте кока-колу!» [185] — было написано на двух плакатах у входа в катакомбы. Ничего тут не поделаешь! Ты вздрагиваешь при виде призрака Сан Себастьяно [186] и других мучеников, сидящих внизу во мраке и кутящих с бутылками кока-колы в руках. Эта реклама кока-колы, так непочтительно торчавшая повсюду, в самом деле могла подействовать на нервы кому угодно. Еве она тоже не понравилась. Покачав головой, она сказала:
183
Сан Пьетро (1506–1614) — самая большая церковь в мире. Архитектурный памятник Ватикана — государства-города в пределах Рима, резиденции главы Римско-католической церкви Папы Римского.
184
Виа Венето (ит.) — одна из центральных улиц Рима с дорогими ресторанами.
185
Катакомбы Сан Себастьяно расположены рядом с церковью Сан Себастьяно. Это один из семи крупнейших храмов Вечного города, центр паломничества.
186
Святой, погибший во времена императора Домициана (51–96) в 81 г.
— Держу пари, что когда я умру и явлюсь к небесным вратам, то и там будет висеть плакат: «Вход в небесное обиталище — пейте кока-колу!».
Затем мы спустились вниз в катакомбы, и господин Мальмин освещал нам восковой свечой путь в длинных узких проходах, где мрак, как тяжкий груз, давил на грудь. И я подумала, что, будь я мученицей за веру, пусть бы меня лучше разорвали львы, чем сидеть здесь взаперти в подземелье — без воздуха, без солнца и без света.
После этого господин Мальмин пригласил нас в маленькую тратторию совсем рядом с Аппиевой дорогой [187] . Мы пили молодое белое вино и безумно радовались, что мы не мученики.
187
Проложена в 312 г. до н. э. между Римом и Капуей. Известна также тем, что участники восстания рабов (73 или 74–71 до н. э.) под руководством Спартака (? —71), оставшиеся в живых после боя, были повешены вдоль этой дороги. Сам Спартак погиб в сражении.
Однако я все время думала о Леннарте. Может, именно в тот момент, когда я сидела здесь, этот мерзкий телефон в номере гостиницы просто содрогался от звона! Да, от таких мыслей появляются морщины на лбу! И мысли эти тебя не отпускают! Пока я рассеянно прислушивалась к болтовне Мальмина и Евы, мой мозг продолжал работать, а маленькие светлые эльфы — проблески мыслей — повторяли мне примерно вот что: «Он говорил, что даст о себе знать. Кто знает, может, он звонил, когда нас не было?! Может, он сделал слабую попытку сдержать свое обещание, а потом плюнул на все». Ведь мужчины вообще часто так поступают, бросая на ходу что-то вроде «Нам надо встретиться!», и, может быть, даже в ту минуту думают именно так, а через час об этом забывают. Моя жалкая маленькая надежда была подобна пламени свечи, которая уже едва мерцает и вот-вот погаснет.
Это был наш последний день в Риме. И было бы хорошо заставить надежду угаснуть совсем и начертать над ее могилой: «Здесь покоится единственная великая любовь Кати!»
Последний обед в Риме был в отеле, где мы остановились. Настроение было веселое и оживленное, и наконец мы зашли так далеко, что после многодневного совместного времяпровождения все стали обращаться друг к другу запросто, по именам, — словом, выпили на брудершафт [188] .
— Виктор, — представился господин Мальмин. — Хотя мои друзья называют меня Викке.
188
Закрепили дружбу особой застольной процедурой — выпили одновременно свои рюмки, поцеловались и стали обращаться друг к другу на «ты».
Но Ева решила называть его Виктором.
— Викке! — сказала она. — Мне никогда этого не выговорить! И мало кому так подходит имя Виктор, а не Викке. Виктор звучит так по-настоящему!
Затем вся группа отправилась к фонтану di Trevi [189] — бросить монетки в воду. А иначе ведь нельзя быть уверенным в том, что когда-нибудь снова увидишь Вечный город. Я тоже бросила монетку. Но, откровенно говоря, мне было безразлично, вернусь я сюда или нет. Рим был для меня городом утраченных надежд.
189
Ди Треви. Букв.: Перекресток трех дорог (ит.). Создан в 1730–1760 гг. архитектором Никколо Сильви.
И должно быть, станет им в еще большей степени.
Виктор, наш новоявленный брат, захотел увидеть Рим by night [190] и спросил нас с Евой, не пожелаем ли мы сопровождать его. Естественно, обратился он вообще-то к Еве, — видно, не знал, как избавиться от меня. Не успев даже подумать, я ответила: «Да!» Но Ева не ответила «да». Она устала, у нее болит голова, и ей хочется прилечь. У Виктора был совершенно убитый вид, когда он это услышал. Перспектива увидеть Рим by night наедине со мной ни в коем случае не опьянила его и не привела в восторг, — это было заметно. Я поспешила заверить Мальмина, что при таких обстоятельствах я, естественно, не могу оставить Еву одну. Но Ева решительно отказалась от моего общества, заявив, что ей никто не нужен и ничто не нужно, кроме ее головной боли. Она настаивала на том, чтобы мы с Виктором ушли.
190
Ночью (англ.).
— Поразвлекайтесь хорошенько! — сказала она.
И поскольку Виктор не желал быть совсем неучтивым, он заверил нас, что ему будет очень приятно прогуляться со мной. Я бросила оскорбленный взгляд на Еву за то, что она так поступила со мной. И мы с Виктором ушли.
Мы направились к Библиотеке [191] . Мы выпили по бокалу aqua di Trevi [192] и послушали, как широкогрудый певец поет «Санта-Лючия», одно из самых действенных средств, придуманных итальянцами, чтобы мучить иностранцев. Когда слышишь эту песню первые пятнадцать — двадцать раз, это еще куда ни шло, но раз за разом становится все хуже, и, когда черноволосые мальчишки в сотый раз нудят «Санта-Лючия…», хочется стать бешеной собакой и всех перекусать.
191
Вероятно, имеется в виду богатейшая Ватиканская библиотека (XV в.).
192
Столовая вода.
Виктор был в тот вечер необыкновенно общителен. Он рассказывал о своем печальном и одиноком детстве и был по-настоящему человечен. Быть может, не совсем так я представляла себе Рим by night, но слушала заинтересованно, а он надолго и прочно углубился в свою тему. Мало-помалу мы решили отправиться в другое место. В кафе «Ульпия», где, должно быть, так уютно!
Да, в «Ульпии», должно быть, так уютно! Я все еще вижу пред собой эту картину! Лестница, ведущая вниз в сумрачный погребок. Я спускаюсь вниз. Следом за мной Виктор Мальмин. Музыка. Люди за столиками. И в самом конце, в углу, — белокурая голова… и смех, который я узнаю, — смех Евы. Ева… и не одна она… Прямо против нее сидит Леннарт и тоже смеется так, что зубы сверкают на его загорелом лице.