Катон
Шрифт:
"Да, но тренировки-то зачем?" - говорите вы. Однако это я уже слышал во время той же войны со Спартаком. Кто-нибудь из вас знает всадника Гнея Попилия? Нет? А Гая Аврункулея? Ага, знаете. Так вот, Аврункулей служил в моей турме и тоже возмущался установленными мною порядками, и не он один. Я, видите ли, был слишком строг. Зато в неудачном для нас сражении под водительством Гая Геллия только моя турма не ударилась в бегство и сражалась, сколько это было возможно, и только моя турма не понесла потерь, а другие лишились чуть ли не половины своего состава. И после битвы Аврункулей первым повинился предо мною за былое недомыслие.
Знайте же, что: закалка духа - дисциплина и закалка тела - упражнения и тренировки - есть две стороны воинского мастерства. А относительно ваших сомнений по поводу кажущейся бесплодности нашего похода я вам задам лишь один вопрос, и вы сами решите, так это
Таков мой ответ на словесные лужи недовольства, которые вы тут распле-скали.
Имейте в виду, слова и призывы могут быть разными, и пока это только слова, не всегда можно различить, где в них дурное, а где хорошее. Но когда они проверяются делом, то истина означает жизнь и победу, а ложь - смерть или рабство".
Простые доводы Катона показались солдатам убедительными, они успокоились и последовали за командиром.
И в дальнейшем при возникновении конфликтных ситуаций Катон никогда не прибегал к окрикам и к действиям с позиции силы, а старался обходиться разумным словом и убеждением. И кто бы ни спорил с ним, он всегда выходил победителем и смирял гонор оппонента: сказывалась дискуссионная школа философа.
К середине лета фракийцы собрались с силами после прошлогоднего поражения от легионов Марка Лукулла, и война возобновилась. Претор, объединив большую часть своих подразделений в одно войско, не медля, выступил навстречу врагу.
В этом походе участвовал и Катон. Его солдаты легко шагали по крутым тропам горной страны и свысока подтрунивали над остальными, которые уже к полудню едва волочили ноги. "Из-за этих катоновцев у нас такие длинные переходы", - ворчали солдаты других легионов. "Ах, опять эти катоновцы пришли первыми и заняли лучшие места в лагере!" - раздавались возгласы каждый вечер. "Мы же не катоновцы", - возражали на понукания командиров легионеры. Подобные фразы слышались настолько часто, что скоро появились и другие, произносимые в противоположной тональности: "Мы - катоновцы!" Марк, следуя своей репутации философа, старался игнорировать эту неожиданную славу, однако порою маска невозмутимости соскальзывала с его лица, и тогда на нем можно было увидеть лукавую улыбку: гордость солдат доставляла ему удовольствие. Замечая нечаянные проблески радости на обычно суровом лице молодого трибуна, другие легаты завидовали ему, но, скрывая это, презрительно фыркали и говорили. "Невелико искусство - маршировать. Вот посмотрим, каковы его молодцы в бою". А Катон был уверен, что в бою его легионеры отличатся еще больше, чем в походе, тем не менее, неоднократно напоминал солдатам о скептицизме чужих офицеров и этим разжигал их воинственность.
Наконец произошла встреча с врагом. Несколько дней противники медлили, примериваясь друг к другу, и дело ограничивалось незначительными стычками, а потом произошло большое сражение. Римляне одержали верх, и существенный вклад в победу сделали катоновцы. Сам Марк заслужил славу и как легат, и в качестве воина. Он бился в первых рядах, воодушевляя солдат ярым словом и личным примером. Благодаря своей выносливости, Катон провел в рукопашной схватке весь день. Утром он вместе с гастатами отражал неистовый поначалу, как всегда у диких племен, натиск фракийцев, в полдень в ряду принципов добился перелома в ходе битвы, а когда солнце покатилось вниз, возглавил погоню триариев и принципов за отступающим врагом. В многочасовой сече он сразил нескольких неприятелей и сам был украшен двумя ранами в грудь. Это принесло Марку лавры, хотя ему все же было далеко до Катона Старшего, о котором говорили, будто в семнадцать лет он уже получил семнадцать ран. Вообще, Марк не обладал особой реакцией и гибкостью, необходимыми для фехтовальщика, его способности были весьма посредственными, но, как и когда-то в постижении наук, он достиг высоких результатов в технике рукопашного боя благодаря упорству, то есть за счет тренировки и воле к победе.
Потерпев неудачу в открытом бою, фракийцы разделились на мелкие группы и ушли в леса, откуда совершали набеги на римлян и их союзников. В ответ Рубрий предпринял карательный поход в глубь вражеской страны.
В условиях, когда легионерам в основном приходилось иметь дело с плоховооруженным населением мелких городов и деревень, слава катоновцев, казалось бы, должна была померкнуть, поскольку исчезло пространство для применения доблести. Однако этого не произошло, солдаты Катона снова смогли отличиться и заявить о себе как об особом подразделении. Правда, вначале они действовали так же, как и остальные римляне, то есть, захватив какое-либо поселение, грабили, насиловали и убивали. Но, после одной такой "победы" над стариками, женщинами и детьми, Катон собрал легион возле своей палатки и выступил перед солдатами с речью.
"Мужественные воины, сегодня мы с вами совершили великое дело, одер-жали громкую победу!
– напыщенно, словно министр при дворе азиатского царя, начал он, и солдаты насторожились.
– На ваших лицах я вижу недоумение. Вы сомневаетесь? Напрасно, победа действительно была громкой, даже более громкой, чем добытая в самой жестокой сече. Наверняка вся округа слышала, как визжали под вашим натиском неуступчивые враги с длинными косичками, как грохотали костями старики, повергнутые на землю вашей мощью. Вы, бесспорно, достойны самых сильных слов, ведь вас не устрашили даже малолетние карапузы, грозно размахивающие хворостинами, коими до вашего появления пасли гусей! Нет, что ни говорите, я преклоняюсь перед вами и, думаю, маны предков, которые сейчас реют над нашими головами, источают такое же ликование. Представьте, сколь счастливы они сознавать, кто стал продолжателем их славных дел и увенчанных лаврами родов, сколь горделиво они взирают на боевые знамена, когда-то со славой пронесенные ими над Карфагеном и Сирией, которые теперь победно торчат над задранными подолами растерзанных фракийских девчонок!"
Тут ропот солдат перешел в сплошной гвалт. "Катон, если мы провинились, пусть лучше над нами свистят розги, чем твои насмешки!" - выкрикивали они.
"А провинились ли вы?
– переспросил Марк.
– Вы не уверены? Что же это за невидимая для вас вина, которая навлекла на ваши головы гнев командира? Давайте разберемся. Обратимся вновь к примеру предков, чья доблесть бесспорна, ибо подтверждена делами и засвидетельствована историей. Римляне воевали в Италии, и побежденные италики сделались нашими верными союзниками, а теперь и гражданами; мы победили испанцев, и те встали на нашу сторону в борьбе с пунийцами; даже африканцы-нумидийцы обратили свои копья против африканцев-карфагенян и вступили в войско Сципиона; а Филипп Македонский в одном ряду с нами и с теми же пунийцами сражался против Антиоха. Но скажите, могут ли стать нашими друзьями фракийцы? Нашелся один, да и тот устроил грандиозное восстание и по-своему был прав, ибо вообразите себя на месте фракийских мужчин, которые завтра, когда мы снимемся с лагеря, выйдут из леса и вернутся сюда, в свое родное село, увидят отцов, матерей, жен и детей в том состоянии, в какое вы их ввергли. А какие чувства по отношению к вам изнасилованная фракийка воспитает в своем сыне, может быть, даже зачатом от кого-то из вас? Увы, мы сами сеем зло, а потому пожинаем ненависть.
Об этом можно говорить долго, но умным достаточно и сказанного, а бестолкового и тысяча ораторов не вразумит. Поэтому речь я завершаю, но зато кое-что вам покажу".
Катон сделал знак, и его помощники вывели из палатки понурого солдата и растрепанную женщину. Лицо римлянина было изуродовано царапинами и кровавыми подтеками, один глаз отсутствовал, а его место занимало взбухшее кровавое месиво. Женщину тоже расцвечивали синяки, но ее глаза были целы и злобно сверкали на римлян.
"Как вы думаете, - снова обратился Марк к легионерам, - что тут произошло, почему эти несчастные имеют такой вид? Гадать тут нечего, сразу все ясно: наш Силлий явил доблесть не там, где следовало, и эта фракийская крестьянка доступным ей способом указала на его заблуждение. А ведь молодчина эта девица, согласитесь. Смотрите, как она защищала свою честь: она вырвала бесстыжий глаз, недобро позарившийся на ее красу, и еще откусила насильнику половину уха. Царапины зарастут, но эти две отметины, как два позорных клейма, останутся навсегда. И хотя она изуродовала нашего соотечественника, кто сможет упрекнуть ее?"
"А теперь приведите Вентурина", - распорядился Катон, и на возвышении появилась еще одна пара: сияющий молодой легионер и изящная девушка, льнущая к нему на ходу и стремящаяся положить голову на крутое мужское плечо.
"В чем дело, Вентурин?
– спросил Катон.
– Почему целы твои уши и весь ты так обласкан?"
Сбиваясь и смущаясь, Вентурин рассказал, что во время разорения поселка он увидел красивую девушку, которая пыталась защитить свою мать от солдатских побоев, и вступился за несчастных женщин. После того как он вызволил их обеих из рук злоумышленников, они привели его в хижину, там долго благодарили, угощали, и в итоге благодарность дочери переросла в чувство более нежное. Когда рассказчик дошел до этого места, в толпе наступило веселье, послышались шуточки, он совсем застыдился и смолк.