Катон
Шрифт:
"Вот вам иллюстрация к нашему сегодняшнему разговору, - сказал Катон, - а теперь, я думаю, надо этих женщин освободить из плена и хорошенько наградить. Мужчины свою награду уже получили, причем каждый - по заслугам".
С этого дня великодушие для катоновских солдат встало в один ряд с такими характеристиками как боевая доблесть, выносливость и дисциплина. Сам трибун зорко следил за поведением воинов, отмечал их за добрые поступки и наказывал за дурные. Поскольку все поощрения и наказания раздавались в строгом соответствии с законом справедливости, Катонова система оценок развивала лучшие свойства людей и гасила, искореняла - худшие. В результате, к концу летней кампании уже не только римляне, но и фракийцы
С приближением зимы Рубрий возвратился на территорию провинции и распределил легионы по зимним лагерям. Наиболее отличившимся офицерам он предоставил отпуск. Среди них был и Катон.
"Поезжай домой порадовать жену и друзей своими успехами", - посоветовал, расставаясь с Марком, Рубрий.
"Поеду, только не в Рим, а в Пергам", - загадочно ответил Катон. Столь необычный маршрут для путешествия был выбран Марком по совету Атенора. Философ покинул его еще весною, так как дальняя дорога из Рима в Македонию оказалась ему не по силам. Он остался в Греции, где встретил давних друзей, а Марку посоветовал познакомиться с Афинодором по прозвищу "Горбун", который жил в Пергаме и был известен как радикальный стоик. Еще в Коринфе Атенор написал пергамцу письмо, где расхваливал Катона, но ответа не было до сих пор. Наведя справки, Марк узнал, что знаменитый стоик живет затворником и отвергает любое общение, а в особенности - с властителями и государственными деятелями, что многие цари добивались его внимания и дружбы, однако безуспешно. Трудности лишь раззадоривали Катона, потому он, не доверяясь больше письмам, решил ехать в Пергам и скрестить умы в очном поединке с суровым философом.
В Фессалонике Катон нашел попутное торговое судно и вместе с несколь-кими постоянными спутниками отправился в плавание. Навигационный сезон уже закончился, морской лик принял неприветливый оттенок и хмуро морщился холодными ветрами. Бурей путешественников отнесло к Эвбее, через несколько дней им удалось добраться до Хиоса и потом, уже на другом корабле они прибыли в Элею. Переход до Пергама занял еще один день, и под вечер Катон и его друзья достигли цели.
Пергам являлся административным центром провинции Азия и в нем во дворце, построенном царем Эвменом, располагалась резиденция римского наместника. Туда и направились путешественники. Сам претор отсутствовал, усмиряя очередной бунт изнуренного поборами откупщиков населения где-то на краю провинции, но их принял легат, который дал все необходимые сведения о "философе-чудаке", как он назвал Афинодора, и предоставил ночлег.
Утром легат настойчиво приглашал Катона в прогулку по городу.
– Да плюнь ты на этого грека, - говорил он, - а если у тебя есть модная ныне тяга к греческой премудрости, то пойди в библиотеку. Пергамские цари ублажали ученых и собрали аж двести тысяч книг, причем в роскошном оформлении на обработанной коже, которая так и называется - пергамент. Это не то, что твой скрипучий папирус.
– Я же не под голову их кладу, - удивился Катон, - меня интересуют мысли, а не качество материала, на каком они изложены.
– Тебе не угодишь. Что ж, ступай к греку, он с тебя гонор собьет.
Философ снимал небольшой домик в возвышенной части города в пустынном уголке за храмами. У него был один раб, который и перекрыл путь Катону, загородив собою дверной проем. Марк велел доложить о себе, но его имя не послужило ему пропуском.
– Тогда передай своему хозяину, что римский стоик будет ждать его здесь, пока он не соберется с силами и не отважится вступить в беседу, - сказал Марк и, отойдя на три шага, сел на узел с дорожной поклажей. Его обступили друзья и слуги.
Два часа Афинодор испытывал терпение римлянина, а потом сам вышел на улицу. Это был старик очень похожий на Атенора, такой же сухой и косматый только большего роста. Он сильно сутулился и издали его действительно можно было принять за горбуна.
– Приветствую тебя, чужеземец, - не очень радостно произнес он.
– Я передал свой привет еще утром, - так же по-гречески сказал Катон.
– Я не спешил, поскольку считал, что уж если я действительно понадоблюсь римлянину, то какой-нибудь центурион схватит меня за шиворот и швырнет к ногам представителя могущественного народа. Ведь вы, римляне, сильны...
– Да, - подтвердил Катон, - и я пришел доказать тебе это, ибо, говоря о нашей силе, ты, тем не менее, в нее не веришь.
– О!
– с вялой старческой усмешкой воскликнул грек.
– Я понял тебя, римский стоик.
– Ты поторопился заявить это.
– Куда ж мне, старику, торопиться? Наоборот, ты, молодой человек, торопишься. Но, прежде чем ты продемонстрируешь силу своего ума, ведь именно об этой силе ты говорил, я уже заранее тебе отвечу.
Катон открыл рот для хлесткой отповеди этой самоуверенности, но Афинодор сделал знак, призывающий его оставить доводы при себе и последовать за ним в дом.
Марк поднялся с места и вошел в жилище старца, по комфортабельности напоминающее знаменитую диогеновскую бочку.
– Посмотри, в сколь чистом и светлом мире я обитаю, - торжественно произнес грек.
Марк обежал взглядом голые глиняные стены, деревянную мебель и оста-новил взор на тюфяке, валяющемся в углу и застланном засаленным пестрым покрывалом, когда-то, наверное, весьма дорогим.
– Это место слуги, - пояснил старик, - а я сплю вон там, - указал он на деревянную скамью.
– А теперь взгляни сюда, - торжественно призвал хозяин лачуги и отдернул штору с окна.
Марку предстала широкая панорама расположенного внизу у подножия крутого холма, на котором стояла хижина, города и прилегающих окрестностей. Он невольно прильнул ближе к окну и залюбовался великолепным зрелищем.
– Вон мельтешат точки на пыльном лоскуте среди домов, - сказал Афинодор, - это народное собрание на главной городской площади что-то решает и творит суд над кем-то, а вот там нечто вроде тли, осыпавшей жучка, - это рынок, где торговцы сбирают серебряный навар со своей многотрудной жизни. Сколько улиц, площадей, дворцов, храмов - не счесть, но как мал прославленный Пергам в сравнении с широкою равниной, простершейся за его стенами! А горы вдалеке и вовсе представляются титанами: любая из них раздавит и бесследно похоронит под собою все это скопище движущихся точек со всеми следами их чесоточной непоседливости. Но и равнину, и горы сразу забудешь, когда посмотришь вверх. Как захватывает дух от созерцания синей глубины и простора небес! Обрати внимание, как близко отсюда до неба: облака пролетают прямо над нами и, кажется, вот-вот сядут на крышу. Я уже много лет смотрю на мир из этого окна, и что же мне может сказать человек, пришедший оттуда, из этого города, похожего сверху на кляксу помета, оброненного парящим в небесах орлом. Чем он может удивить меня, какую силу он способен явить мне?
– Орел летает высоко, да питается падалью, - сказал Катон, - а человек, если крепка его рука и верен глаз, пустит стрелу и здесь же, на земле, пообедает надменным обитателем небес.
Афинодор напрягся, но промолчал и вопросительно посмотрел на римлянина.
– Не в том смысл человеческого бытия, чтобы высоко парить, а в том, чтобы дела его были высоки, и достигали небес, - продолжил Марк.
– Слова хорошие, но как быть, если все дела людские - прах и нечисть?
– скептически поинтересовался грек.
– Увы, молодой человек, руками гору не создать, ее можно лишь измыслить. Только разум способен возводить безупречные конструкции идей и возносить их на должную высоту.