Каторга
Шрифт:
– Хорошо. Согласен быть личным поставщиком двора вашего кабацкого величества… Но прошу аванс!
– Пардон, а это на что? – удивился кабатчик.
– Ради творческого вдохновения, иначе сюжет моей жизни рассыплется еще на первых страницах… гони, гад, «синьку»!
Пахом Недомясов был уже не рад своей откровенности:
– Да я тебя знать не знаю. Сунь тебе «синьку» в хайло, ты на улицу шмыгнешь, только тебя и видели.
– Тогда договор считаем расторгнутым.
– Постой, постой… А-а, подавись ты ею! – неожиданно шмякнул
Полынов изучил ее против света керосиновой лампы:
– Сразу видно иностранную работу. Правда, вот тут со штриховкой сплоховали, а в подписи кассира главного казначейства точка поставлена чуточку ниже. Хорошо бы жарить по утрам яичницу на костре из таких вот японских ассигнаций… Откуда?
– Губернаторский писарь забегал выпить. От него!
– Это который зовется Полыновым?
– Да, он самый. Уже при галстуке бегает.
– Тогда мне все понятно, – сказал Полынов настоящий, аккуратно укладывая полученные 25 рублей в бумажник. – Но если на спирте наживается даже крупное начальство Сахалина, то мне, каторжной морде, сам бог велел не забывать о себе.
Полынов собрался уходить, застегивая арестантский бушлат на все пуговицы. Высоким и чистым баритоном вдруг он пропел:
Эй, лейся, песня удалая!
Лети, кручина злая, прочь…
17. Развитие сюжета
Весь день бушевала пурга, заметая Александровск сугробами сыпучего снега; хлесткий ветер громко колошматил листами жести, сорванной с крыш, где-то на углу Рельсовой улицы со звоном разбился уличный фонарь. Но к вечеру все разом притихло, чистое небо развесило над сахалинской юдолью гирлянды созвездий.
– Если мы звали гостей, – сказала Ольга Ивановна мужу, – так нехорошо, если они застрянут в сугробах. Ты бы оставил свои газеты да расчистил дорожку от калитки до крыльца…
Волохов взял деревянную лопату и раскидал возле дома снежные завалы, чтобы могли пройти гости. Они ждали сегодня Вычегдова, их обещал навестить и поляк Глогер, появившийся на Сахалине с последним «сплавом». Ольга Ивановна заранее застелила стол холстинной скатертью, услышала скрип калитки.
– Открой, – велела она, – кажется, идет Вычегдов…
Разматывая на шее вязаный шарф, Вычегдов почти весело оглядел стол супругов Волоховых, украшением которого была большая сковородка с жареной картошкой.
– Я первый? – спросил он. – Вот и хорошо… А вы не слышали новость? Вчера вечером прямо напротив губернского правления кто-то напал на конвоира. Выкрутил у него из рук винтовку и скрылся. Сейчас ищут, а найти никак не могут.
Этот случай не был исключительным в жизни Сахалина, да и сами «политические», пообжившись на каторге, тайком обзаводились оружием – ради личной безопасности, ибо на защиту полиции рассчитывать не приходилось: тут люди сами привыкли отбиваться от грабежей и насилий.
– Садись. Наверное, скоро подойдет и Глогер.
– Мне
Вычегдов вступился за Глогера:
– Ну, Оля! Отсидеть в цитадели Варшавы, каждый день ожидая веревку на шею, тут характер не станет шелковым. А вообще-то, вся эта история с эксом в Лодзи какая-то нелепая. Там у них что-то произошло… очень некрасивое с деньгами!
– Кстати, – спросил Вычегдова хозяин, – ты выяснил: кто был этот человек, повстречавшийся однажды тебе на улице?
– Нет! Как мне объяснила тюремная шпана, это обыкновенный «куклим четырехугольной губернии круглого царства». На общедоступном языке, если перевести с уголовного на русский язык, это человек, не открывший на допросах ни своего подлинного имени, ни своего положения. Так что каторга его не знает…
В дверь кто-то постучал – три раза подряд.
– Открой, – сказала Ольга мужу. – Это Глогер.
– Который всегда опаздывает, – заметил Вычегдов.
Дверь распахнулась – на пороге стоял человек, при виде которого все застыли в изумлении. Первой опомнилась женщина:
– Я узнала вас… да, да, это вы наблюдали за нашим домом… Что было нужно от нас? Кто вы?
– Мне ваше лицо знакомо, – сказал Волохов. – Не вы ли однажды ночью подкрались к моему окну, заглядывая с улицы?
– А в прошлом году, – добавил Вычегдов, – я видел вас в партии «кандальных», но вы отвернулись от меня…
– Во всех трех случаях это был я! – улыбнулся – Полынов. – Я извещен, что вы ждете Глогера, который имеет привычку опаздывать. Я хотел бы сразу сознаться, что именно по моей вине в Лодзи произошло нечто… очень некрасивое с деньгами!
– Что-о-о? – закричал Вычегдов. – Вы разве дьявол?
– Нет, я ангел! Но падший ангел. И прежде, чем войти в чужой дом, я должен знать, что обо мне говорят…
С первых же слов Полынов откровенно признался, что – да! – он вел наблюдение за домом Волоховых, где часто бывают политические ссыльные, ему хотелось выяснить, нет ли среди них поляков из ППС, причастных к делам в Лодзи, а сейчас он, зная о появлении Глогера на каторге, желает с ним встретиться.
– Глогер прикончит вас, – сухо заметил Волохов.
– Сначала пусть он спросит у меня: желаю ли я быть приконченным? – спокойно возразил на это Полынов.
Вычегдов выразился чересчур конкретно:
– Ваша судьба решена. Если не желаете крупных неприятностей для себя, вам с Глогером лучше бы не встречаться… Именно со слов Глогера, я уже догадался, кто вы такой.
– Кто же я?
– Инженер! И вот мой добрый совет: наденьте шапку, застегните новенькое пальто и убирайтесь отсюда к чертовой матери.
Полынов снял шапку и, расстегнув пальто, сбросил его со своих плеч. Игнатий Волохов подивился его наглости: