Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
— Удалось ли конфедератам получить какую-либо помощь от этих держав?
— Пожалуй, только моральную. Нас всячески призывали держаться, не терять мужества. Россия-де увязла в войне с турками, и скоро её силы истощатся. Франция, кроме того, дала совету конфедерации разрешение пригласить к себе на службу в качестве главнокомандующего одного из своих генералов. Выбор пал на генерала Дюмурье, который и возглавил силы конфедератов. Он оказался плохим политиком и малоспособным военачальником.
— Дюмурье? Когда-то я слышал это имя.
— Мы понесли ряд тяжёлых военных поражений. Многие из офицеров-конфедератов стали склоняться к мысли, что надо начать переговоры
— Если я вас правильно понял, движение конфедератов сходит на нет? — спросил Морис Август Коханского.
— Горько признавать, но это так. Движение идёт к своему концу. Скоро исчезнут и последние следы его.
— Вы сказали, что в Париже конфедератов представляет пан Вельгорский...
— Он называет себя послом, хотя никем официально не признан. Испытывает серьёзные денежные затруднения и едва-едва содержит несколько секретарей. Французское правительство от случая к случаю выдаёт ему небольшое денежное вспомоществование, помня, что покойная королева, супруга Людовика, Мария Лещинская, была полька. Кое-кто из наших офицеров поступил на французскую службу.
— Вот и я намереваюсь.
— Дай Бог удачи. Другие готовы поклониться Станиславу и вернуться в Польшу.
— А что нам ещё остаётся делать? — угрюмо буркнул тощий поляк со следом сабельного удара на лице. — Конфедерация дышит на ладан, и мы её не оживим.
— Некоторые неплохо устроились на французской службе, — сказал не без зависти Анджей. — Взять хотя бы этого, как его... Лихницкого. Он теперь капитан и комендант одной провинциальной крепости.
— Это какой Лихницкий? — спросил с интересом Беньовский. — В моём отряде было два брата Лихницких, корнеты, препустые братья. Младший погиб в сражении под Белостоком. Старшего я с тех пор не видел.
— Вероятно, это тот самый Лихницкий. Он рассказывал как-то, что у него был брат, погибший в стычке с королевскими или русскими войсками.
— Как его имя?
— Збигнев.
— Точно, Збигнев. Отчётливо помню. Кстати, Лихницкие дальние родственники моей жены Фредерики, какие-то троюродные...
— Могу вас обрадовать, барон. Лихницкий в настоящее время находится в Париже. Встречали его вчера.
— Но каким образом мальчишка-корнет стал вдруг капитаном французской армии и комендантом крепости?
— Секрет прост. Пока вы штурмовали камчатские крепости и плавали по океанам, мальчишка возмужал и набрался военного опыта. И потом... Пан Вельгорский — сын приближённого короля Лещинского, тестя властителя Франции Людовика. Представляясь послу, Збигнев стал уверять его, что Лещинские и Лихницкие — два дворянских рода одного корня, стало быть родственные. Вельгорский и составил земляку протекцию, походатайствовал за него перед военным министром.
— Никогда не слышал о родстве Лихницких и Лещинских.
— Какое это, в конце концов, имеет значение? Збигнев проявил находчивость, и хвала ему.
— Ничего не имею против Збигнева. Дай Бог дослужиться ему до генерала. Увидите его, передайте ему мой адрес — отель «Белая лилия» невдалеке от Нотр-Дам. Буду рад нашей встрече.
— Передам обязательно.
В ближайшие дни, когда Беньовский уже написал десяток страниц своих очерков, он посетил так называемого посла конфедератов Вельгорского. Посол произвёл на него впечатление человека смертельно усталого, удручённого безрадостными событиями. Говорил он слабым тусклым голосом.
— Барон Беньовский? Слышал ваше имя. Секретарь докладывал мне о публикации в «Петербургских ведомостях», в которой речь шла о вашем дерзком побеге с Камчатки.
— Тенденциозная, недоброжелательная статья.
— Я так и расценил её. Не намерены вернуться в Польшу и продолжать борьбу?
— Не намерен. Поступаю на французскую службу.
— Жаль. С вашей смелостью и предприимчивостью вы были бы нужны Речи Посполитой. Над нашей родиной сгущаются грозовые Тучи. Один мой знакомый из окружения герцога д’Эгильона сообщил мне доверительно, что соседи Польши, воспользовавшись её внутренними раздорами и ослаблением, готовят аннексию её земель. Ещё в начале этого года в Петербурге Россия и Пруссия подписали секретную конвенцию о возможном разделе Речи Посполитой. К участию в разделе приглашена и Австрия, которая давно зарится на Галицию. Со дня на день можно ожидать подписания соглашения трёх держав. Вы понимаете, что всё это значит?
— Начало конца независимого существования польского государства. Вот что это значит.
— Горькая истина. Несчастный Станислав, очевидно, станет безуспешно протестовать, взывать к помощи европейских держав. Но кто рискнёт выступить против могущественного Тройственного союза?
Вельгорский долго ещё сокрушался и вздыхал по поводу мрачных перспектив, ожидающих Польшу. Аппетит, говорят, приходит во время еды. Три державы не захотят довольствоваться достигнутыми трофеями. За первым разделом Польши несомненно последуют другие, пока вся древняя Речь Посполитая не будет растаскана её соседями на куски, а горемычный Станислав не лишится трона. Да, да, тот самый Понятовский, который был в далёкие годы другом сердечным Екатерины, а теперь вероломно предан ею.
Морис Август, как это ни странно, равнодушно внимал жалобам посла. Его мало тревожили и трагическая судьба Речи Посполитой, и участь её незадачливого короля. Его больше занимали собственные дела, предстоящая встреча с герцогом д’Эгильоном, чин, который он получит при зачислении на французскую службу. Хотелось бы, чтобы чин этот был не менее полковника. Ведь он везде представляется как региментарь, иначе говоря полковник армии конфедератов, от которой остались ныне мелкие разрозненные отряды, скитающиеся по глухим чащам гродненских и беловежских лесов и карпатских предгорий. Возможно, он и не полковник вовсе, а всё ещё капитан. Дошло ли представление, подписанное покойным Иосифом Пулавским, о присвоении ему полковничьего звания до высокого совета конфедерации? Могло и не дойти в этой обстановке тревожной неразберихи, драчки между вождями и постоянных стычек с королевскими и русскими войсками. С кого сейчас спросить? Старый Пулавский предстал перед Всевышним. Красинские нашли приют в венгерском Прешове, если их не выставили оттуда австрийские власти. А почему бы не обратиться к этому жалобщику Вельгорскому, представляющему здесь совет конфедерации?