Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
— Король протестует, обращается к правительствам Англии, Франции и других держав за поддержкой. Королевский посланник вручил ноту герцогу д’Эгильону. И как вы думаете, что герцог ответил на ноту? «Не воевать же нам из-за вашей вздорной Польши с тремя могущественными державами? Силёнок не хватит». Так и сказал! Министр выразил своё отношение к событиям лишь тем, что не подал руки российскому резиденту Хотинскому. А Понятовского три державы припугнули вводом войск в Польшу, если король не признает правомочность Петербургского трактата.
Ответом на слова посла было гробовое молчание. Его нарушил сам Вельгорский:
— Мы должны настраивать общественное мнение Франции в нашу пользу. Министр иностранных дел не подал
— Вы льстите мне, пан Вельгорский.
— Да, да, завоевали. Почему бы вам не написать серию хлёстких, резких по тону статей о той исторической несправедливости, которая постигла Польшу, с обличением наших недругов? Это бы вам хорошо удалось.
— Не знаю, что и сказать вам, господин посол, — ответил, тщательно взвешивая слова, Беньовский. — Ведь я теперь на французской службе. И я подданный австрийской императрицы. Если бы я был природным поляком...
— Жаль. А я так надеялся на вас, господин полковник.
Последние слова Вельгорский произнёс подчёркнуто многозначительно. Он понял, что Беньовский не собирался отвечать признательностью на его недавнюю услугу.
Присутствующие поляки глядели на Беньовского хмуро, недружелюбно, как на чужака. Он хотел было уйти. Горестная судьба Польши, которая не была его родиной, не слишком-то трогала его. Он подумал, что в дипломатии, как и в жизни, действует непреложный закон — побеждает сильнейший и наиболее хваткий. Честь и хвала тому, кто сумел воспользоваться слабостью ближнего и вырвать из его рук лакомый кусок. Разве не права Австрия, отхватившая у ослабленной внутренними раздорами Польши цветущую Галицию?
Беньовский всё же не покинул грустного сборища, так как хотел выяснить у осведомлённого посла, не захвачена ли русскими и осталась ли в составе Польши территория Виленского воеводства, где находились имения, и его собственное, и соседей Генских. Он и спросил об этом посла, когда тот выговорился.
— Насколько могу судить по тексту трактата, Виленщина остаётся в составе Польши. Пока остаётся, — ответил Вельгорский. — Останется ли в итоге последующих разделов, один Господь Бог ведает.
«Пока остаётся в составе Польши», — повторил про себя Морис Август. Следовало бы поспешить с вызовом Фредерики. И лучше всего это сделать при посредничестве министерства иностранных дел.
Беньовский написал пространное письмо жене, первое за несколько бурно прожитых лет. Написал о тоске по любимой Фредерике, предался добрым воспоминаниям об их первых встречах, лесной прогулке, имении гостеприимных Генских, выразил самое горячее желание поскорее увидеться в Париже. А потом повёл рассказ о своих долгих скитаниях и приключениях, добросовестно пересказывая содержание газетных очерков, написанных им для парижской публики. Подумал с иронией, что все женщины глупы и сентиментальны и его Фредерика никак не составляет исключения из общих правил. Поэтому изрядная доля фантазии и апломба делу не повредит. Пусть прочитает и восхитится своим Морисом Августом и скорее пакует дорожные сундуки.
Он упросил министерских чиновников, подчинённых герцогу д’Эгильону, переслать письмо дипломатической почтой в адрес французского посланника в Варшаве, а к письму приложил необходимую на дорожные расходы сумму денег. Чиновники же по его просьбе направили посланнику частное послание с просьбой оказать баронессе Фредерике Беньовской, урождённой Генской, всяческое содействие в оформлении надлежащих документов, необходимых для выезда во Францию к мужу, находящемуся под высоким покровительством его светлости герцога д’Эгильона.
А ещё Морис Август узнал от чиновников новость, которая приятно пощекотала его самолюбие. Российский резидент Хотинский потребовал встречи с герцогом, чтобы выразить ему устный протест по поводу газетных публикаций, сочинённых беглым каторжником де Бенёвом (Беньовским), которые носят необъективный и оскорбительный для России характер. Министр не принял резидента, сославшись на занятость. Дело ограничилось встречей с помощником министра. Хотинский высказал устный протест и услышал, что правительство Франции не несёт ответственности за выступления частных газет, у которых может быть своя позиция по тому или иному вопросу. Резидент выразил неудовлетворение таким ответом.
Уже осенью Морис Август завершил работу над докладом, озаглавленным «Некоторые рассуждения о желательной колонизации острова Мадагаскар». Доклад получился обстоятельный, он составил более сотни листов. Начав с подробного описания острова, его природы, населения, образа жизни жителей, природных богатств, пересказав все те разрозненные сведения, которые он почерпнул на острове Маврикий, автор пустился в смелые разглагольствования о всех тех благах и выгодах, какие сулит Франции колонизация богатого острова. Речь шла и о развитии плантационного хозяйства, и о заготовке ценных пород древесины, и об охоте на крокодилов ради их экзотической кожи, из которой можно мастерить отличные сумочки и шкатулки, о перспективах заполнения европейских рынков вывезенной из вновь приобретённой колонии разнообразной продукцией. Свои доводы Беньовский старался подкрепить наукообразными рассуждениями, ссылками на авторитеты, на опыт других колониальных держав. Заключительный раздел доклада был посвящён практическим мерам по осуществлению колонизации. Первоначальным шагом был захват прибрежного пункта на восточном побережье острова, непременно в удобной бухте. Здесь предполагалось построить причал, маяк, дом для коменданта порта, таможню, казармы, склады товаров, а в перспективе и судоремонтные доки. На некотором отдалении от порта возводятся резиденция главного администратора колонии, храм, здания торговых фирм. Это, так сказать, прообраз будущего города, который будет назван в честь славного короля Франции и его святого покровителя — Сен-Луи. От него веером расходятся вглубь острова дороги. Они удлиняются по мере колониального освоения острова. Успешное строительство должно подкрепляться развитием необходимых производств: кирпичного, черепичного, кузнечного. В перспективе может быть налажена и первичная переработка продуктов плантационного хозяйства.
Приводился и расчёт потребных расходов с обоснованием по каждой статье. Речь шла о неслыханно огромной сумме.
Когда морской министр граф де Бойн принял от Беньовского доклад, пухлую кипу листов, он похвалил составителя за усердие:
— Солидно, обстоятельно и, как вижу, серьёзно обосновано.
— Счёл своим долгом постараться, — скромно сказал Беньовский.
Министр бегло полистал страницы доклада. Читать его он не собирался. Он знал, что и д’Эгильон никогда не прочитает доклад. На это у герцога не хватит ни времени, ни терпения. Зачем утруждать себя, когда есть секретарь и помощники. Они и прочитают всё от первой до последней страницы, а потом в нескольких словах доложат основную суть.
Всё же граф поинтересовался приложением — общей суммой сметы — и ахнул от удивления.
— Ого! Аппетит у вас отменный, барон.
— Все цифры подкреплены подробнейшими расчётами.
— Но на такую сумму, какую вы запрашиваете, можно построить второй Париж.
— Изволите шутить, граф.
— Не знаю, не знаю, как на это посмотрят герцог, министр финансов и сам король.
— Уповаю на убедительность моих расчётов.
Прошло ещё месяца два. Доклад Беньовского рассматривался в недрах двух министерств, морского и иностранных дел. Королю докладывал герцог д’Эгильон. Наконец Мориса Августа пригласил граф де Бойн, встретил его с торжественной улыбкой.