Катушка синих ниток
Шрифт:
– Вот почему ты, Жер, все понимаешь, а Поуки – нет?
Ред с силой захлопнул окно.
Джуниор велел Реду не выдумывать глупостей. Потом, когда ситуация взорвалась, и правда вышла наружу, и почти никто в Балтиморе не разговаривал с Треем и Меррик, Ред заявил:
– Я знал, что так будет! Я видел, что происходит. Меррик все спланировала с самого начала. Она украла его!
Но Джуниор ответил:
– Сынок, о чем ты? Человека нельзя украсть, если он сам не хочет.
– Клянусь, она плела интриги еще прошлым летом, и, черт побери, ей все удалось. Она льстила Трею в лицо, а за спиной мешала с грязью перед Поуки. И подлизывалась к его матери, лебезила перед ней так, что меня аж тошнило.
– Ну,
И морщины около его губ стали глубже, как всегда, когда ему удавалось обстряпать какое-нибудь дельце в точности по своему желанию.
Какие же это легенды, скажет сторонний наблюдатель. Человек покупает дом, которым всегда восхищался, когда этот дом наконец выставлен на продажу; девушка выходит замуж за жениха подруги. Такое случается сплошь и рядом.
Но возможно, клану Уитшенков, возникшему совсем недавно, не хватало историй, не из чего было выбирать. Вот и приходилось извлекать по максимуму из того, что имеется.
Ясно, что от Реда они ничего не ждали. Ред взял и женился на Эбби Далтон, которую знал с ее двенадцати лет, – на девочке, так уж совпало, из Хэмптона, где когда-то жили Уитшенки. Ред с Эбби и сами поселились в Хэмптоне после свадьбы. «Зачем мы вообще переезжали, – пробурчал тогда его отец, – если ты умчался назад при первой возможности». А когда в 1967 году родители Реда умерли – погибли под товарным поездом, их машина застряла на путях, – он вступил во владение домом на Боутон-роуд. Меррик родовое гнездо не интересовало. Они с Треем жили в особняке и владели недвижимостью в Сарасоте, к тому же Меррик призналась, что никогда не любила их дом. Естественно: без ванной комнаты при каждой спальне! В пятидесятых Джуниор пристроил ванную к супружеской спальне, переделав огромную, обшитую кедром кладовку, но Меррик жаловалась, что просыпается всякий раз, когда спускают воду. Так или иначе, Ред поселился в доме, где вырос и где однажды собирался умереть. Так себе, прямо скажем, легенда.
Соседи теперь говорили «дом Уитшенков». Знай об этом Джуниор, пришел бы в восторг. Он в свое время печалился, что его иногда именуют «мистером Уитшенком, который живет в доме Бриллов».
Уитшенки не представляли собой ничего особенного. Ни один не стал знаменит. Ни один не мог похвастаться феноменальным умом. Внешность тоже непримечательная: худоба из разряда «кожа да кости», а вовсе не гибкая стройность журнальных моделей, в заостренных лицах – намек на то, что если сами они и питаются нормально, то предки, вероятнее всего, недоедали. С возрастом у них появлялись мешки под глазами, опущенные внешние уголки которых и так придавали Уитшенкам несчастный вид.
Их фирма имела хорошую репутацию, но и многие другие считались не хуже, и небольшой порядковый номер лицензии свидетельствовал лишь о долголетии компании; о чем тут шуметь? Сидеть на одном месте – казалось, они видят в этом добродетель. Трое из четырех детей Реда и Эбби жили в двадцати минутах езды от родителей. Ничего выдающегося.
Однако, как и большинство семей, они считали себя особенными. И очень гордились умением все чинить. Позвать мастера – даже из своей же фирмы – значило потерпеть поражение. Они унаследовали неприязнь Джуниора к показухе и были твердо убеждены, что вкус у них лучше, чем у других людей. Порой они придавали слишком много значения причудам судьбы. Тому, например, что и Аманда, и Джинни вышли замуж за мужчин по имени Хью; их называли «Хью, муж Аманды» и «Хью, муж Джинни». А еще – общему обыкновению просыпаться среди ночи и часа по два лежать без сна, а также почти сверхъестественному таланту выбирать собак, которые не умирают целую вечность. Всем, кроме Аманды, было плевать, что надеть утром, но все возмущались, увидев взрослого человека в голубых джинсах. Они начинали беспокойно ерзать, если разговор заходил о религии. Утверждали, будто равнодушны
Именно терпение, полагали Уитшенки, лежало в основе двух семейных легенд, – терпеливое ожидание того, что, по их мнению, обязано к ним прийти. «Я выжидал», говорил Джуниор, и Меррик сказала бы так же, если б захотела обсуждать свою историю. Но человек, настроенный критически, пожалуй, назвал бы здесь главной побуждающей силой зависть. А очень давний и близкий знакомый (которого не существовало) мог бы поинтересоваться, почему никто не замечает еще одного обстоятельства: обе истории со временем закончились разочарованием.
Джуниор получил свой дом, но не стал счастлив, нет, не настолько, как должен бы. Джуниора часто заставали за тем, что он рассматривает свое жилище с озадаченным и печальным видом. Всю оставшуюся жизнь он постоянно возился, что-то менял, встраивал шкафы, перекладывал дорожку, будто надеялся, что дом, доведенный до совершенства, откроет ему сердца соседей – тех, что не признавали его своим и ему самому не слишком нравились.
Меррик получила мужа, но тот, когда не пил, был холоден и равнодушен, а когда пил, то хамил и ругался с ней. У них так и не родилось детей, и Меррик, как правило, жила одна в Сарасоте, дабы не встречаться со свекровью, которую презирала.
Но семья, похоже, не замечала ничего плохого. Очередная удивительная особенность, особый талант делать вид, что все отлично. Но может, и не особенность вовсе, а доказательство абсолютной обыкновенности?
С первого дня 2012 года Эбби начала пропадать.
Они с Редом взяли к себе на ночь трех сыновей Стема, чтобы он и Нора могли встретить Новый год в Нью-Йорке. Наутро, около десяти, Стем приехал их забирать. Как и все в семье, он лишь для порядка постучался и сразу же открыл дверь. Крикнул: «Эй!» Заглянул в гостиную, постоял и, лениво почесывая собаку за ухом, прислушался. Повсюду тишина, а на застекленной веранде шумят дети.
– Эй! – опять крикнул он и пошел на голоса.
Мальчики сидели на ковре вокруг доски для игры в парчиси [10] , три светлые головы лесенкой, все одеты небрежно, в старые толстовки и джинсы.
– Пап, – тотчас сказал Пити, – объясни Сэмми, что ему нельзя с нами играть. Он неправильно соединяет!
– Где бабушка? – спросил Стем.
– Не знаю. Скажи ему, пап! Он так швыряет кости, что одна закатилась под диван.
– Бабушка разрешила с вами играть, – запротестовал Сэмми.
10
Парчиси, или «двадцать пять», – американская адаптация настольной игры, появившейся в Индии более 4000 лет назад. Представляет собой игровое поле в виде креста, по которому игрок перемещает фишки. Количество клеток, на которые перемещается фишка, определяется броском двух костей.
Стем направился обратно в гостиную.
– Мам? Пап? – позвал он.
Никакого ответа.
На кухне за столом он увидел отца, читающего «Балтимор Сан». В последние годы Ред стал глуховат, поэтому поднял глаза от газеты, только когда Стем появился в его поле зрения.
– Привет! – обрадовался он. – С Новым годом!
– И тебя тоже с Новым годом.
– Как в гостях?
– Хорошо. А где мама?
– Да где-то здесь. Хочешь кофе?
– Нет, спасибо.
– Я сию минуту приготовил.